Герой Советского Союза Мочалов Михаил Ильич, также проходил подготовку в 10 зап. По прибытии в 292-ю штурмовую авиационную дивизию, назначен приказом 292 шад №044 от 13.06.1943 г. летчиком 800 шап, воинское звание сержант (ЦАМО, ф. 292 ШАД, оп. 2, д. 6, лл. 14, 15).

Вот так Бвабоченок П.А. в своей книге описывает появление Одинцова в 10 ЗАПе

Отпуск пришел к концу. Младший лейтенант Одинцов с нетерпением ждал результатов медицинского обследования и заключения. Чувствовал он себя вроде бы совсем неплохо и надеялся, что вывод врачей даст ему надежду на скорое возвращение в боевой летный строй. Что же касается раны на руке, то она зарубцуется и на фронте. Так он думал, но не к такому выводу пришли медики.
— Михаил Петрович, — глуховатым голосом, как-то совсем по-домашнему начал разговор председатель медкомиссии, — наши врачи, ваша молодая жизненная сила сделали все возможное, но сказать вам что-либо утешительное, к сожалению, не могу. Летать вам, вероятно, никогда уже не придется. И вообще, видимо, надо «по чистой» из армии уйти... [38]
Будто кипятком плеснули этими словами в Одинцова. Тесно стало в груди сердцу, трудно задышалось. Он сжал зубы. Ему показалось, что он снова, как тогда, второго июля, стремительно падает вниз, туда, где чернеет земля.
— Воля ваша, — через силу выдавил. — Но в своем полку все же разрешите мне побывать?
Почувствовав, что творится на душе у молодого летчика, полковник медицинской службы вздохнул, помрачнел. Подумав немного, ответил:
— Конечно, побывайте. И помните, что, если на поправку дело пойдет, война ведь горит не только в небе, но и на земле. И фронт от вас, думаю, еще не уйдет...
Ругая медицину по всей восходящей линии, Одинцов в беспомощном гневе возмущался: надо же такому случиться — семь месяцев мотался по госпиталям и — «по чистой»!
Но как бы то ни было, а в свой авиаполк, который стал к тому времени из-за больших потерь запасным, прибыл. Со справкой, удостоверяющей, что он не годен не только для летной работы, непригоден для строя вообще.
Но тут ему повезло. Впрочем, можно ли назвать это везением? Он и сегодня любит повторять изречение древних: «Самое большое несчастье — это не уметь перенести несчастье».
Одинцов не был бы Одинцовым, если бы отказался от борьбы за свою цель в жизни, пока оставался хоть единственный шанс на успех. А у него, как он считал, шансов было еще много. Все мелкие раны зажили. Руку левую сохранил. Стала действовать вроде бы нормально. И тут он пошел на хитрость, хотя от этого на душе было и неуютно, сердце щемило.
В полку оказалось много знакомых, друзей-товарищей, [39] все обрадовались встрече с ним, и справкой никто не заинтересовался. И он ее потихоньку выбросил. К переучиванию на новый самолет допустили. Никто и не знал, что он год еще воевал потом с раной, из которой сочилась кровь, что тайком перед каждым боевым вылетом он туго бинтовал ее.

Бабоченок П. А. М. П. Одинцов. — Свердловск: Средне-Уральское книжное издательство, 1985. — 208 с., 8 с. ил. (Серия «Наши земляки»). Тираж 10000 экз.
Источник - http://militera.lib.ru/bio/babochenok_pa/index.html

Дважды Герой Советского Союза Михайличенко Иван Харлампиевич после окончания Ворошиловградской военно-авиационной школы пилотов (в эвакуации в г. Уральск, Казахстан) с января по июнь 1943 г. проходил подготовку в 10-м зап. Прибывший в 292-ю шад, пилот 10 зап красноармеец Михайличенко Иван Харламович (так в тексте - А.М.) приказом 292 шад №044 от 13.06.1943 г. назначен летчиком 667-го шап (ЦАМО, ф. 292 ШАД, оп. 2, д. 6, л. 14; Герои страны. Михайличенко Иван Харлампиевич. - URL: http://www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=331 (дата обращения: 08.01.2018).

Летчик 10-го зап младший лейтенант Куличев Иван Андреевич, прибывший в 292-ю шад, приказом 292 шад №058 от 13.07.1943 г. назначен летчиком 820-го шап (ЦАМО, ф. 292 ШАД, оп. 2, д. 6, л. 31).

Герой Советского Союза Пургин Николай Иванович после окончания Балашовской военной авиационной школы пилотов перед отправкой на фронт проходил переподготовку в 10-м зап. Приказом 292 шад №044 от 13.06.1943 г. пилот 10 зап сержант Пургин Николай Иванович назначен летчиком 820-го шап (ЦАМО, ф. 292 ШАД, оп. 2, д. 6, лл. 14, 16; Герои страны. Пургин Николай Иванович. - URL: http://www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=6772 (дата обращения: 10.01.2018); фото: Огненная дуга. Белгородский государственный историко-художественный музей-диорама "Курская битва. Белгородское направление. Музейные фонды. Фотографии. КП 2908. - URL: http://www.31md.ru/index.php?option=com … tstart=932 (дата обращения: 10.01.2018).

Отредактировано Миронов А.А. (2022-03-22 16:05:31)

1941 г. Каменка-Белинская. 10-й ЗАП. Младшие авиаспециалисты - младшие сержанты 226-го СБАП.
В первом ряду: Цибуля Георгий Денисович, Сильванский Юрий Анатольевич, Шапочка Яков Кириллович; во втором ряду: Пращерук Лев Николаевич, Морозов, Куприн.

Отредактировано Миронов А.А. (2022-03-22 16:07:20)

Герой Советского Союза Бережков Николай Борисович после окончания Энгельсской ВАШП с октября 1942 г. по март (?) 1943 г. проходил подготовку в 10-м ЗАП. Воевал в составе 807-го штурмового авиационного полка 206-й штурмовой авиационной дивизии.
(Герои Страны. Бережков Николай Борисович. - URL: http://www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=20983 (дата обращения: 13.01.2018).

Отредактировано Миронов А.А. (2018-01-14 00:33:13)

Герой Советского Союза Зарубин Владимир Степанович после окончания Энгельской военной авиационной школы пилотов в 1942 г. проходил подготовку в 10-м ЗАП перед отправкой на фронт. Воевал в составе 451-го ШАП 264-й ШАД 5-го ШАК.
(Герои страны. Зарубин Владимир Степанович. - URL: http://www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=69 (дата обращения: 27.01.2018).

Герой Советского Союза Кучумов Александр Михайлович после окончания Энгельской военной авиационной школы пилотов в 1942 г. проходил подготовку в 10-м ЗАП перед отправкой на фронт. Воевал в составе 451-го ШАП 264-й ШАД 5-го ШАК.
(Куйбышев - запасная столица. Моя история. На службе Отечеству! - URL: https://samsud.ru/samara1941/moya-istor … _2777.html (дата обращения: 27.01.2018).

(URL: http://gazeta-vip-podarok.ru/cgi-bin/ga … ;text=page (дата обращения: 27.01.2018).

Длбрый день, форумчане.
Привожу отрывок из книги.  Артём Драбкин. «Я дрался на Ил-2. Нас называли «смертники» - https://www.bookol.ru/nauka_obrazovanie … lltext.htm

В своей книге во второй главе Артём Владимирович Драбкин приводит интервью с  Пургиным Николаем Ивановичем, воевавшим после 10 авиаполка в 820-м ШАПе. Летчик, совершивший 232 боевых вылета, называет, так же имена своих боевых товаришей, тоже Героев Советского Союза, проходивших с ним службу в 10-м ЗАПе: Одинцова, Куличёва, Петрова, Андрианова, рассказывает о них.

"За летние бои я сделал много вылетов, наверное, около 100. Меня сначала медалью «За отвагу» наградили, потом орденом Славы. Когда вышли к Днепру, на меня подали представление на звание Героя Советского Союза, но дали мне его только осенью 1944 года.

Полк на переформировку не отводили. Перегонщики пригоняли новые самолеты, а с училищ приходили новые летчики. Потери были такие, что после трех дней июльских боев на задание с дивизии смогли поднять только шестерку. Вот так! А на четвертый день опять был полный полк, и так – все время.

Южнее Харькова была станция Борки, на которой разгружалось пополнение немцев. Прикрыли они ее здорово. Как пойдем, так сколько-то собьют. А нас гонят туда и гонят… Я считал, что раз убивают каждый день, значит и меня убьют – бойся не бойся. Я был уверен, что меня убьют, но, видишь, 232 вылета сделал, не убили, даже не сбивали ни разу после этих боев. Почему вторую Звезду не дали? Хотя налет у меня был больше всех в дивизии и ни разу я не блудил, но в Польше и Германии было слишком много водки. Пьяным я никогда не летал, но выпить любил и вел себя не лучшим образом. Один раз уехал в Кострому в самоволку. Нас послали в Куйбышев. В Москву привезли. Мой друг москвич Коля Яковлев уговорил меня пойти к нему в гости, познакомиться с родителями, а потом, мол, догоним: «Они-де приедут и сразу не улетят». Пошли, поддали, заночевали у него… Я говорю Коле: «Мы у тебя побыли? Кострома в 300 километрах, поехали ко мне?» – «Поехали!» Сели на поезд, в Ярославле попьянствовали, сделали пересадку. До Костромы доехали, а от Костромы – на попутных и еще 4 км пешком. С Костромы провожал нас мой дядя, у которого я жил, учась в аэроклубе. И вот идем мы втроем. Навстречу идет моя мать. Тащит через плечо корзину сена. Подошла, брата-то узнала, он говорит: «Здравствуй, Марья. Что, не узнаешь?» Она говорит: «Как тебя, пьяницу, не узнать?» А он: «Николая не узнаешь?» Она посмотрела, не узнала. Потом только… Ах! Сено упало, посыпалось из корзины… На следующий день уехали в Кострому, потом в Москву опять, из Москвы в Куйбышев. Думали, догоним их. Приехали в Куйбышев, нет – улетели. Но оставили нам два самолета, два парашюта. Мы сели и полетели догонять. Не догнали. Но я в это время был уже Героем.

Меня последние полгода вообще не награждали. В Польше к нам прислали нового замполита вместо погибшего Мельникова. Идет партсобрание в каком-то сарае, мы сидим на верхотуре. Он представился как замполит, летчик; отвечает на вопросы. Я говорю: «А когда вы будете летать на войну?» – «Может, завтра». – «Так завтра же война закончится». Вряд ли ему это понравилось. Как я узнал после войны, стоял вопрос о подаче представления на меня, Ивана Куличева и Александра Петрова. Разговор вроде шел такой: «Можно дать только Петрову и Куличеву, но тогда надо давать Пургину, а если Пургину не давать, то и им не давать». Так и не дали. В соседнем полку на троих послали, троим дали. А у нас послали на одного Одинцова, у которого 215 боевых вылетов. «Кудесничали» много! Сто грамм обязательно выпивали. Я когда был замкомэска, так сам разливал по стаканам. Всем по 100, командиру и себе по стакану. Потом искали по деревням самогонку, обязательно. Вот Вася Стрельников мне недавно письмо прислал, поздравлял с Новым годом. Пишет: «Помнишь, как мы с тобой за самогонкой бегали?! По деревне стреляет дальнобойная артиллерия, горит дом, а мы бегаем. Свистит снаряд: „Ложись!“ – разрыв – „Побежали!“»

Под Харьковом командир полка послал меня и Ивана Андреевича Куличева отдохнуть. А там солдатка только что родила. Мы пошли к попу, попросили его окрестить ребенка и сказать в приходе, чтобы собрали, кто что может, чтобы обмыть это дело. Себя при этом записали кумовьями. Нам так понравилось, что мы потом всю жизнь друг к другу обращались: «кум». Накануне крестин мы видим: возле столовой поросенок килограммов 20 бегает. Я говорю: «Кум, дикий!» Загнали поросенка в подвал, закрыли решетчатую дверь и по команде открыли огонь: Иван – из автомата, я – из пистолета. Он убежал куда-то вниз и сидит там, хрюкает. Я полез добить его. Стал к нему подходить, а он бросился мне под ноги и крутится. Я стреляю, думал, что ноги себе перестреляю. В общем, убили и принесли в столовую. Повар его разделал, съели на крестинах. В какой-то польской деревне увидели гусей. Я говорю: «Кум, дикие!» Одного поймали. Вечером соседка пришла вся в слезах. Мы стали ее уговаривать, чтобы не ходила жаловаться. Простынь ей дали, ботинки – вроде успокоилась.

Так что, сам видишь… Да мне хватило орденов. У меня орден Ленина, два ордена Красного Знамени, два ордена Отечественной войны, орден Славы, чешский орден Красной звезды, польский «За храбрость», орден Александра Невского, три ордена Красной Звезды, медаль «За отвагу» – первая моя награда. Какая самая ценная? Самая ценная, наверно, все же Звезда, а вот самая важная – первая, медаль «За отвагу», которую мне дали после первых трех-четырех вылетов.

Наши войска форсировали Днепр, как говорят, прямо на плечах у отступающего противника. Переправилась только пехота, а тяжелое вооружение осталось на левом берегу. Немцы очухались и попытались сбросить наших в реку. Там, между Кременчугом и Днепропетровском, был Бородаевский плацдарм. Мы туда по три-четыре вылета в день совершали. Этот плацдарм только штурмовая авиация и удержала, но и наши потери были большие. В первой эскадрилье у нас был летчик Рафаил Волков. Несколько вылетов он сделал, машину разбил. Неделя прошла, дали ему другую машину, и пошли они на задание. Первую атаку сделали, а на второй заход он не пошел, повернулся на восток и ушел. Когда стрелок, старшина Дарагайкин, вернулся, он рассказал: сели они за Харьковом, когда горючее кончилось. Вылезли, и летчик говорит: «Больше я воевать не буду. Хочешь, пойдем вместе». Вот единственный случай трусости в полку. Хотя нет… был еще такой случай. Летчик облетывал самолет после ремонта, и его прямо над аэродромом сбили истребители. После его гибели стрелок рассказал, что они, когда их посылали на разведку, садились в одном месте и разгружали бомбы, а по радио передавали, что они якобы видят. Действительно, в том месте, где он указал, нашли чуть ли не склад бомб. Таких хитрецов, что в стороне держались, не было. Это еще хуже, чем в группе. Немцы любили отставших добивать. Так что, наоборот, все прижимались. А когда в самолет посадили стрелков, немцы уже боялись сзади подходить, уже не могли стрелять как в тире. Стрелку, конечно, плохо приходилось, он же на брезентовом ремне сидит, лицом к лицу, брони никакой. Помню, кричит: «Командир, справа „мессера“! Далеко еще». Через некоторое время – «Командир, близко. Иди влево, влево» – потом – «Командир! Влево! Влево!» Стрелок был нужен обязательно. Он мог предупредить, но главное, у него был пулемет, а под очередь соваться – желающих немного."

Отредактировано Дворянкин С.А. (2019-11-24 09:33:55)

Продолжение

"Потом мы базировались в Умани. Дороги раскисли и, видимо, немцы подвозили бомбы на самолетах и складировали их прямо возле бетонки. Надо летать, а бомбы лежат. Командование привлекло местное население, мужиков, оттаскивать их от полосы. Я получил задачу вылететь парой на разведку. Сижу напротив полосы, запускаю двигатель. Смотрю, вылетает пара истребителей. Андрианов ведущий, Поворков ведомый. Ветер был поперек полосы. Смотрю, ведущего сносит, он кое-как подорвал машину, оторвался, ушел. Следом взлетал ведомый. На взлёте не удержался. Занесло его на этих работающих людей, которые убирали бомбы. Правой «ногой» зацепился за бомбу, два раза скапотировал, поубивал этих людей. Вылез бледный весь. Я выключил двигатель. Не могу лететь.

А.Д. Вы видели результаты своей работы?

А как же. В феврале, когда немцев погнали с Украины, мы с Веревкиным (он потом погиб в Львовской операции) пошли на разведку на Дубоссары. Разведали мост, сбросили по нему бомбы – одной попали, и пошли на дорогу.

Километров пять отлетели от Дубоссар, смотрим, сплошной колонной идут войска: машины, кони, люди. А на черноземье весна – это значит грязь по колено, с дороги в поле не свернешь. Мы разошлись по сторонам, он – вправо, я – влево. Пошли вдоль дороги на высоте 10–15 метров. Машину поддернул, 200 метров набрали, пикируешь на них, поливая из пушек и пулеметов. Снизился, перешел на другую сторону, теперь его очередь. Люди пытаются убежать из этой колонны, а куда ты убежишь? Вот так километров восемьдесят мы летели. Дошли до Котовска – уже патроны и снаряды кончались. Там обстреляли кавалерийскую часть. Запомнились раненые лошади – они подняли бунт, оборвали поводья. 10 секунд, и мы проскочили. Пришли, доложили, что шли над колонной, создали заторы. Подняли все три полка на эту колонну. Три полка там работали! Бомб не было – не подвезли, только из пушек, пулеметов и ракетами работали. Я второй раз туда не ходил. Сопротивления никакого там не было, они не стреляли.

Потом нас перекинули в Молдавию, в город Оргеев. На переправу через Днестр, западнее Кишинева, майор Веревкин повел шестерку. Пришли, отработали в одном заходе по скоплению техники и людей и на бреющем полете пошли на свой аэродром. По дороге шерстили какие-то повозки. Вдруг смотрим, а по узкоколейке паровозик тащит три вагона. Мы постреляли – солдаты начали выпрыгивать. Веревкин становится в круг и давай их колотить. В одной из атак Веревкин хвостом зацепился за трубу паровоза и на аэродром привез кусок этой трубы – еще бы на десяток сантиметров ниже, и он бы там остался. А вообще-то на радиаторах частенько привозили куски кожи, землю, ветки.

В Корсунь-Шевченковской операции нас посылали добивать окруженную группировку у деревни Шендеровки. Еще снежок лежал. Бомб у нас не было, поскольку с подвозом были проблемы, так вот мы ходили, стреляли из пушек и пулеметов. Помню, большое поле пред деревней – все мышиного цвета от солдатских шинелей, и никто в нас не стреляет. Сейчас мне их даже жалко, а тогда пальцы на гашетки и пошел туда, в кучу. Отстреляешь и потом выскакиваешь над своей территорией. Мы так били дня три, наверное. По врагу стрелять приятнее, чем по мишеням. Никакой жалости я не испытывал. Задача стояла убивать и убивать как можно больше. Наоборот, когда хорошо попал или что-то взорвалось, чувствуешь душевный подъем.

А.Д. В вылете на переправу вы сделали один заход по цели. От чего зависит количество заходов?

От задачи, от самой цели и от противодействия – умирать-то не хочется. Мы летали на аэродром Куши в Румынии, где базировались истребители. В полку оставалось двенадцать самолетов, вот их командир полка и повел. Атаковали с одного захода, развернулись и – бегом домой. Доложили командиру дивизии Агальцову, а он нас отругал за то, что один заход всего сделали.

Перед Висло-Одерской операцией стояла задача пройти Чехословацкому корпусу генерала Свободы через Судеты. Ущелье, через которое шли войска, прикрывалось немецкой противотанковой артиллерией, закопанной в склоны гор деревни Яслиска. Немцы сожгли несколько танков, пока нам не поставили задачу подавить эту артиллерию. Я повел двенадцать самолетов с задачей пробыть над целью как можно дольше. Группе я сказал, что если в первом заходе я бросаю бомбу, то следующий за мной пускает РС, а третий стреляет из пушек и так далее, чтобы на каждом заходе падали различные снаряды. Встали в круг с дистанцией между самолетами метров 700. Сделали пятнадцать заходов. Видно: идут наши танки с десантом на борту и ни одного выстрела! Прижали мы их к земле! Кончились боеприпасы, а мне говорят: «Атакуй так». Сделал еще два захода, докладываю: «Горючее на исходе». Только тогда мне разрешили домой уйти. Командир корпуса, генерал-лейтенант Рязанов, сам приехал к нам на аэродром и всех поблагодарил. Вылет был очень эффективный.

Начало Висло-Одерской операции тоже хорошо запомнилось. Перед ней мы с полмесяца готовились. Нас даже командир полка на машинах возил на передний край. В первый вылет я повел шестерку. Мы взлетели, когда едва забрезжил рассвет. Погода была плохая, видимость низкая. От земли поднималась дымка, переходившая на 800 метрах в облака. Вот так на этих 800 метрах я и «попер» на цель. Над линией фронта я попал в настоящий ад: шла артиллерийская подготовка. Наши снаряды летят и светятся в облаках. Ощущение, что вокруг тебя все горит. Деваться некуда – вверху облака, разворачиваться нельзя. Не знаю, как в нас не попали?! Проскочил я снаряды, видимость стала лучше, нашел цель, атаковал. Набрал высоту и вышел за облака. На малой высоте не пошел – страшно было."

Продолжение.

"Комэском у нас был Одинцов Михаил Петрович, впоследствии дважды Герой. Под вечер он повел девятку на Кировоградскую железнодорожную станцию. Пришли на станцию, сбросили бомбы с горизонтального полета, встали в круг. Постреляли, выходим из атаки с правым разворотом к реке и мосту через нее. Там стоят машины, солдат много. Мы раз по ним прошлись, развернулись вправо и случайно выскочили на аэродром Канатово, а он был забит самолетами. Проскочили, даже не успев пострелять. С аэродрома взлетела пара истребителей, атаковала нас, но мы отбились. Вернулись домой, доложили, что задачу выполнили, по станции отбомбились. Сколько убили солдат? А хрен его знает сколько. Они же падают, а убил ты его или он от страха упал, ты не знаешь. Один раз я пикировал и в форточку смотрю – лежит солдат у калитки и, не целясь, стреляет по самолету. Во, думаю, гад! На втором заходе я специально стрелял по этой калитке, где он лежал. Правда, может, он уже и убежал.

Одинцов доложил, что на аэродроме много самолетов. Утром он повел три девятки из трех полков на аэродром. Нашу девятку прикрывали штук шесть «яков». А другие девятки должны были прикрывать истребители Покрышкина, но они не встретились. Пересекли Днепр. Смотрим, идет пара немецких истребителей. Истребители прикрывают только нашу первую девятку. А эти две девятки идут сзади без прикрытия. Увязались эти истребители за нами, потом еще пара, еще… На подходе к аэродрому истребителей собралось несколько десятков, начали планировать под небольшим углом и стрелять. Я до того увлекся стрельбой, что забыл, что у меня же еще бомбы есть. Аварийно их сбросил с пятидесяти метров. Бомбы были пятидесятикилограммовые, так что не страшно. Когда я вышел из атаки, там каша получилась. Две задние группы немного срезали, и 27 самолетов перепутались, стали наползать друг на друга. Два самолета столкнулись. А я еще на выходе увидел, что надо мной в пятнадцати метрах висит «мессер» – я не могу стрелять, и стрелку угла обстрела не хватает. Хорошо, что наш Як спикировал и его сбил. Но удар был очень удачный – мы пришли на рассвете, они не успели взлететь. Никого из нашей группы не потеряли.

Потом мы базировались в Умани. Дороги раскисли и, видимо, немцы подвозили бомбы на самолетах и складировали их прямо возле бетонки. Надо летать, а бомбы лежат. Командование привлекло местное население, мужиков, оттаскивать их от полосы. Я получил задачу вылететь парой на разведку. Сижу напротив полосы, запускаю двигатель. Смотрю, вылетает пара истребителей. Андрианов ведущий, Поворков ведомый. Ветер был поперек полосы. Смотрю, ведущего сносит, он кое-как подорвал машину, оторвался, ушел. Следом взлетал ведомый. На взлёте не удержался. Занесло его на этих работающих людей, которые убирали бомбы. Правой «ногой» зацепился за бомбу, два раза скапотировал, поубивал этих людей. Вылез бледный весь. Я выключил двигатель. Не могу лететь."

Источник - https://www.bookol.ru/nauka_obrazovanie … lltext.htm

Отредактировано Сапсан (2019-11-23 19:19:38)