Дмитрий Михайлович Торохов родился 25 октября 1922 года в селе Исса Пензенской области, с декабря 1938-го в Подмосковье трудился в Управлении военно-строительных работ. Призванный в Красную Армию в сентябре сорок второго года, Дмитрий Торохов окончил Кимрскую окружную школу военного собаководства и был направлен на передовую. Вожатый санитарно-ездовых собак нартовых упряжек, он воевал на Северо-Западном, Калининском, Центральном, 2-ом Прибалтийском и Ленинградском фронтах и за время войны вывез с поля боя 1580 тяжело раненных солдат и офицеров. Всего на фронте Дмитрий Михайлович провёл 1210 дней, и не раз оказывался в смертельно опасных переделках. «То угодишь в гущу миномётного обстрела, — сдержанно пояснял впоследствии на встречах с молодыми сотрудниками органов внутренних дел ветеран Великой Отечественной войны Дмитрий Торохов, — когда едешь среди взрывов снарядов, то попадаешь под пулемётный огонь». Гвардии рядовой Дмитрий Торохов, который четыре раза был ранен и дважды даже считался погибшим, буквально выжил всем смертям назло и удостоился чести участвовать в Параде Победы 1945 года.
В мирную пору Дмитрий Михайлович служил в Центральной школе военного собаководства, а демобилизовался в ноябре сорок шестого. В следующем году самоотверженный фронтовик был принят на службу в органы внутренних дел, а в 1948-ом начал работать в МУРе. Являясь выпускником Высшей школы милиции, он занимал должность начальника службы разыскного собаководства города Москвы. Правоохранительной деятельностью бывший руководитель базового Центра служебного собаководства при Мосгорисполкоме (Зональный центр кинологической службы ГУВД по г. Москве) занимался до 1979 года. Полковник милиции в отставке Дмитрий Михайлович Торохов скончался 15 июня 2010 года в 87-летнем возрасте.

Александр ТАРАСОВ
Еженедельная газета "Петровка, 38". К 70-летию Великой Победы, Номер 22 (9476) от 23 июня 2015г.

1580 наград Дмитрия Торохова
Дмитрий Торохов из того поколения, которое нещадно выбила война: из тех, кто родился в 1921-23 годах, домой вернулись лишь три человека из ста. Такая вот жуткая статистика. Торохов родился в 1922-м. Его дважды считали погибшим. Четыре раза был ранен, едва не угодил в штрафбат. Выжил всем смертям назло. Рядовым начал войну, в этом звании через три с половиной года закончил. В атаку не ходил, был вожатым собачьей  упряжки, но каждая поездка на передовую, по его словам, была прощанием с жизнью. Вывез с поля боя 1580 раненых, и по этому показателю был лучший на той войне.

«Их больше было, но засчитывали только «своих». Я был придан стрелковому полку, у танкистов - своя санитарно-ездовая служба, у артиллеристов - своя. Идет бой, что же, я танкиста, кровью истекающего, умирать оставлю, буду ждать, когда его вожатый подоспеет? Беру, конечно, отвожу в санроту. И снова на передовую. Одна мысль: только бы в собачек не попали, а если поранят, то не всех сразу, чтоб бойца до места доставить».
Он не знал, как сложилась судьба тех, кого вывез из огненной купели. Вспомнил лишь о двух встречах.
«Летом сорок второго везу на телеге бочку - собачкам кашу варить. Навстречу идет строй, вдруг выбегает солдат, и ко мне - обнимает, целует, плачет: «А помнишь, ты мне шапку на голову надел?». И лишь тогда Дмитрий Михайлович вспомнил о том зимнем бое: «На пятачке под Ржевом фашисты устроили «мясорубку». «Юнкерсы» застилали небо. Всюду - раненые вперемешку с убитыми и сплошной человеческий стон. Упряжку увидели, руками машут, зовут: «Сюда, сюда!» Я прошу: «Братики, милые, кто ходить или ползком может – добирайтесь сами». Забираю на волокушу тех, которым ходить уже нечем, или голова пробита, или без сознания. Одного беру на тележку, а он стонет: «Как мерзнет голова, ой, как мерзнет голова!». А с меня пот градом. Натянул ему на голову свою шапку. Потом у санитаров другую шапку взял и об этом случае забыл. А тот солдат меня с собачками запомнил».
Второй случай был уже после войны. «Сижу на лавочке в парке и беседую с приятелем, пенсионером, милицейским полковником Петром Борисовичем Андрюшиным. Он и говорит: «А меня, между прочим, собачки из воронки вывезли. Ездовой только строгий больно попался. «Молчи, говорит, молчи!» - «Где-где, - спрашиваю, - под Новым Селом?» И что-то у меня начинает вырисовываться. Раненых там, в сорок третьем, было много, а немцев вокруг - еще больше. Везу одного бойца, он не стонет - орет... Умоляю: «Молчи, брат, молчи - фрицы рядом. Услышат - накроют нас с тобой обоих». Он снова орать - больно же ему. Спрашиваю: «Петр Борисович, что еще помнишь, кроме «молчи-молчи?» - «Ты молчи, а Бобик нас вывезет». Ну, подумай! Обнялись, конечно».
Бобик – так звали любимую собаку Торохова. Он прошел с ним всю войну. «Пес просто замечательный, все понимал, он в упряжке коренником был». За годы войны Дмитрий Михайлович потерял немало собак, но Бобик дожил до Победы. В 1944 году, под Оршей, его даже ранило одной пулей с хозяином: Дмитрия - в кисть руки, собаку - в лапу. Их перевязали - и отправили дальше воевать.
Так и воевал Торохов с собаками бок о бок. Вместе делили скудный солдатский паек и ползали под постоянным огнем. «Понюхав пороху, я понял, что в нашем деле собака. Не полюбить их было нельзя, не уважать просто невозможно. Воевали, как солдаты, иной день преодолевая по 50 километров. Ночью в лесу нарубишь лапник, укроешься, а собачки - на меня. Пушистые, теплые, родные. За всю войну хорошо, если два месяца наберется, что пришлось в хате ночевать. Бобик всегда рядом. Он и друг, и брат - родная душа: с ним и поговорить можно было, и поплакать. Сиротство, знаете ли, очень печальная история...»
А ведь сначала Дмитрий Михайлович не хотел работать с собаками. В сентябре 41-го, когда уже шла война, его призвали в армию и направили в Кимры Калининской (ныне Тверской) области, в окружную школу служебного собаководства. «Приводят нас к собакам, - вспоминает ветеран, - они как начали на вольеры бросаться. Лай такой стоит! И такой меня страх взял - столько мне от них в детстве доставалось! Когда в восемь лет остался сиротой, побирался по деревням. Кто подавал кусок хлеба и пару картофелин, а кто и цепных кобелей спускал. Вот и заявил, что не могу с собаками работать. А командир мне в ответ говорит: «Тебя Родина призвала, значит, сможешь!»
Учил Торохова и других бойцов уникальный специалист - Григорий Медведев. Именно он предложил в годы войны использовать собак для борьбы с вражескими танками. Триста грозных бронемашин уничтожили тогда лохматые воины. Генерал армии Дмитрий Лелюшенко писал, что гитлеровцы, обнаружив у нас подразделение собак - истребителей танков, на тот участок бронемашины не пускали, потому что уничтожить огнем из движущегося танка бегущую собаку очень трудно, а уж она в сторону не свернет. Сами немцы с завистью констатировали, что «нигде военные собаки не применялись столь эффективно, как в России».
И об эвакуации тяжелораненых на собачьих упряжках с поля боя тоже первым заговорил Медведев. Санитарное управление Красной Армии долго было против, но позднее командиры наступающих частей правдами и неправдами старались «отвоевать» себе именно упряжки: когда одна часть после боя отдыхала, вожатый с четвероногими солдатами переходил к той, которая готовилась к атаке. В годы войны собаки-санитары вывезли с поля боя более 680 тыс. бойцов и командиров. 95% тяжелораненых обязаны им своим спасением.
Григорий Пантелеймонович всю Великую Отечественную возглавлял военное собаководство, а после войны организовал и руководил первой в стране Центральной школой военного собаководства «Красная звезда». До сегодняшнего дня он  является единственным в России генералом «от собаководства».

Медведев тогда сказал: «Ты, Торохов, не бойся, ты погладь собаку, слово ласковое скажи, в глаза посмотри. Она тебя поймет, если ты с добром». Когда погладил Дмитрий в первый раз своего Бобика - лайку, настоящую, ездовую, ему показалось, что пес даже подмигнул в ответ. Оказалось, что не все так страшно.
Никаких учебников новичкам-вожатым не давали, да и зачем? От них требовалось давать собакам пять команд - «ко мне», «вперед», «стоять», «направо», «налево», уметь псов - две слева и две справа - крепить ремнями к лодочке-волокуше или тележке, знать, как раненого укладывать и, главное, как вывезти его с поля боя.
Только со временем Дмитрий понял: собаки совершенно уникальные существа. Как было не поразиться их умению отличить еще живых, но не подающих признаков жизни бойцов, от умерших, и дать об этом понять вожатому: Однажды у похоронной команды, которая выходила после боя, Торохов перехватил одного солдата: «Погодите, ребята, он живой, собачки мои это чувствуют – лапами шевелят, гавкают». И прав оказался.
На передовую Дмитрий попал в начале сорок второго. Это был Северо-Западный фронт. Переправлял раненых через болота под немецкими бомбежками, доставлял продукты и боеприпасы в части, попавшие в окружение, под шквальным огнем вытаскивал людей буквальном смысле с того света.
Первого своего раненого не помнит – только первого мертвого. Говорит, даже растерялся. К смерти за годы войны так и не привык, считает, что к этому привыкнуть нельзя, можно лишь смириться с горькой правдой, что на войне убивают…
На том фронте один из батальонов полка, в котором  служил Торохов, попал в окружение. Ни еды, ни боеприпасов. На упряжке Дмитрий со старшиной целый день добирался до окруженных воинов то по целине, то через завалы. Приходилось порой вместе с собаками в вожжи впрягаться. Дошли. Солдаты от радости своих спасителей и всех собак перецеловали. А утром батальон прорвал вражескую оборону - патроны и питание сделали свое дело.
Когда выходили из окружения к реке Волхов, нужно было пройти Лесной Бор, что под Ленинградом. А это болото, окруженное лесом, которое  тянется на три километра, и с двух сторон простреливалось немцами. «Никогда не забуду тот апрельский переход от Лесного Бора до Малых Вишер. Этот бор «Мясным» прозвали - столько народа там положили. Выходили по болоту, со всех сторон половодье, вода по пояс, а под ногами - лед. А мы все - в телогрейках, ватных брюках, валенках. Впереди старшина - глубину промеряет, за ним - рота, по две собаки на коротком поводке в каждой руке».
Добрались до реки, стали наводить переправу. К тому времени лед на реке тронулся. И тут в небе появилась «рама». Не прошло и десяти минут, как налетели «юнкерсы». Вместе с бомбами они сбрасывали на землю бочки с дырками, которые летели на землю со страшным воем и наводили ужас на людей. В общем, вокруг ад: собачий визг, людской стон, крики. «Я под брошенную машину спрятался – она была хоть какой-то защитой от огненной купели.  Собачек привязал рядом. После бомбежки вылез, смотрю – нет их. Так тяжело стало на душе, подумал, что погибли. А они, умницы, в ящики от снарядов попрятались…»
Тогда же, от разрыва бомбы, лежащими на берегу бревнами придавило сослуживца. Фронтовик до сих пор помнит его фамилию – Исаев. «Можете не поверить, но огромное бревно я отбросил в сторону, будто спичку. В обычной жизни точно не поднял бы, а здесь, когда услышал стоны Исаева, что-то во мне взыграло».
После той бомбежки, как вспоминает Дмитрий Михайлович, во  взводе десять человек погибло, еще 20 получили ранения. Но Торохов, видимо, родился в рубашке: не единой царапины. Две бомбы рядом рванули, но осколки прошли выше. И три из четырех собачек остались целы. Один из псов умер на руках вожатого от переохлаждения.
Раненых немцев ему забирать не пришлось, но говорит, что вывез бы. Мол, не все же фрицы хотели воевать, они же люди подневольные. Так и сказал на одном из политзанятий. Вскоре «пригласили» на разговор: «Вы немцам сочувствуете?» - «Ничего подобного, - отвечаю. - Но разве все простые немцы хотят  воевать?» В общем, чуть не загремел в штрафную роту. Еле пронесло. К тому времени Дмитрий был уже награжден медалью «За отвагу», да и командир взвода все твердил: «Торохов – мой лучший солдат». А попасть в штрафники было легче простого. Спасло, вспоминает, еще и то, что приехавшие за ним особисты утром не обнаружили ни своих лошадей, ни саней. «Испугались, что их  самих будут судить. В общем, отстали».
К слову, за годы войны медалью «За отвагу» он награжден трижды. За бои в Белоруссии получил орден Красной Звезды. Там же был и серьезно ранен. «Это было зимой сорок третьего. Вывозить раненых можно было только ночью. Уже светало, когда принял последнего раненого, везу. Вдруг - щелк! Снайпер разворотил мне бедро. Бобик скулит, собачки вперед бегут, сами знают, что делать, умницы мои. Из последних сил нырнул в «лодочку» прямо на бойца. «Терпи, дорогой. Я теперь тебе не спасатель». Помогал собакам руками - двоих-то им не вытащить, тем более, на подъем, в общем, добрались к своим».
Был представлен гвардии рядовой Торохов и к другим наградам, но множество представлений затерялись, война ведь…
Но самыми  дорогими наградами считает Дмитрий Михайлович жизни тех, кого он и его верные собачки спасли. Вот и получается, что у фронтовика 1580 наград.
Не раз на фронте Дмитрий Михайлович ощущал ледяное дыхание смерти. Однажды немец выпустил по нему четыре очереди из автомата. Ветеран говорит, что петлял, как заяц. Ушел. Под Ельней мина разорвалась в считанных метрах. Несколько человек были убиты наповал. Торохову осколок попал в голову. «Я сначала даже не понял, что ранен. Шапку всю изрешетило, она стала  мокрой от крови. Когда снял ее, вытащил осколок вместе с кусочком черепа. В санчасть не обращаться». Тот осколок дал о себе знать через много лет после войны: фронтовика мучили головные боли, он стал терять память. Кроме лечения, Дмитрий Михайлович по совету врачей каждый день два часа ходил пешком.
Победу встретил в Прибалтике, недалеко от Риги. Оттуда и поехал в Москву, на Парад Победы. Для прохождения торжественным маршем по Красной площади отбирали лучших  бойцов и командиров. Требования к кандидатам: наличие не менее двух наград, личная храбрость и смелость в боях, соответствующие физические данные. «Меня выбрали потому, что и награды были, и что больше всех раненых вывез, и собак содержу в отличном состоянии. Когда приехали в Москву, нас определили в  Алешинские казармы. Там, на плацу, и вышагивали по шесть часов в день. Я за тренировки двое сапог износил. Натерпелись с нами командиры, - рассказывает Дмитрий Михайлович. - Выправку требовали идеальную. На крепкое русское словцо не скупились».
Бойцы и командиры, прибывшие на парад, всю войну окапывались, ходили в атаку и разведку, ползали по-пластунски, отражали яростные атаки врага, совершали марш-броски, брали в плен, схлестывались врукопашную, но строевой подготовкой не занимались. А надо было показать высокую выучку.
24 июня гвардии рядовой Торохов прошел по брусчатке главной площади столицы в составе сводного полка Ленинградского фронта. Отдельной «коробкой» во главе с полковником Григорием Медведевым шли на параде саперы с минно-розыскными собаками. Дмитрий им завидовал: верного Бобика рядом с ним не было.
«Когда возвращался в часть, размечтался: приеду, обниму Бобика - друга, брата лохматого, он меня оближет, как водится. Вкусненьким его угощу - паек для этого берег». Но Бобика в полку уже не было. Пока Торохов был в Москве,  всех собак увезли, и толком никто не сказал: куда. Уже позже слышал, что часть собак определили в питомники, кого-то разрешили взять с собой демобилизованным бойцам. Но судьба большинства четвероногих солдат, бок о бок прошедших войну с человеком и спасших тысячи жизней, оказалась трагична - их просто-напросто расстреляли. Кто отдал такой приказ, не дав возможности желающим разобрать собак, кто нанес фронтовикам еще одну незаживающую рану – никто не знает до сих  пор.
Рассказал еще Торохов и о том, что участники парада чуть не стали жертвами диверсии. На подъезде к Риге навстречу поезду, в котором они возвращались, специально пустили товарняк. Столкновения удалось избежать чудом: машинисты сумели остановить поезда. Когда начали разбираться, ни начальника станции, ни диспетчера, которые отдавали команды машинистам,  не нашли – те сбежали. Впрочем, как вспоминает ветеран, от латышей тогда они терпели немало бед: «Нам постоянно стреляли в спину».
После войны служил еще два года. Предложили как-то стать офицером, но когда узнали, что у Дмитрия всего четыре класса образования, разговоры прекратились. А ему, когда остался сиротой, не до учебы было.

Не везло с трудоустройством и «на гражданке», говорит, занимался не своим делом. Понимал, что немалую пользу мог бы принести, работая в служебном собаководстве - опыт-то уже был. Поэтому и принял решение идти на милицейскую службу. В легендарном МУРе начинал с того, что кашеварил, убирал за собаками. Попутно учился. «Когда просил зачислить в школу, в заявлении 50 ошибок сделал – по три на слово! Но учительница у нас хорошая была, фамилию до сих пор помню - Николаенко. Занимались на Петровке, напротив кабинета начальника МУРа Ивана Васильевича Парфентьева - сыщика от Бога. Это он в 1950 году ликвидировал одну из самых страшных банд - банду Пашки Америки. На основе раскрытых им дел писатель Аркадий Адамов издал известную книгу «Дело пестрых». «Мужик резкий был, мог и рубануть словом. А учительницы, что приходили, все молодые. Услышат, бывало, не знают, куда глаза день. Но, в общем-то, Иван Васильевич человек справедливый, оперативников в обиду не давал».
Сначала семилетка, потом десятилетка, средняя, а затем и Высшая школа милиции, которую закончил лишь с одной четверкой. К тому времени он стал одним из лучших вожатых служебной собаки – слово «кинолог» тогда еще не было в ходу. Впрочем, к нему у Торохова свое отношение: «Меня именовали «оперуполномоченный проводник служебной собаки», то есть я был оперативник, и этому уровню старался соответствовать.  Сейчас – кинолог. Не взяла собака след – ну и ладно. А голову поломать, людей опросить?»
Работал с породистой немецкой овчаркой по кличке Джерри. Ходил по выставкам, говорит фронтовик, и нашел. Одна женщина отдавала пса, как принято сейчас говорить, «в хорошие руки». Когда узнала, что для МУРа, плата оказалась символическая. Как вспоминал Дмитрий Михайлович, овчарке уже было три года. «Здоровый, сильный пес, но тупой. Увидит утку в озере – ложится и готовится схватить. На всякую мелочь отвлекался. Для служебной собаки это непозволительно, там работа серьезная. Год возился с ним. Домой приходил настолько уставший, что ног не чувствовал. Всю любовь отдал собаке при молодой жене», усмехался Дмитрий Михайлович. Но когда пес прошел и общий, и специальный курс, горя с ним не знал. По следу работал мастерски. Иногда, говорил Торохов, еле успевал за ним ноги переставлять. И убийства с Джерри раскрывал, порой выводя на преступника всего по нескольким капелькам крови, и грабителей задерживал, и насильников находил. Приходилось Торохову участвовать, например, в поимке серийного убийцы Ионесяна, проникавшего в квартиры под видом работника Мосгаза. Тогда ведь вожатые служебных собак дежурили с муровцами и выезжали по первому сигналу, а для собак работа в городе именно по горячим следам наиболее результативна.

О том, муровском духе, ветеран говорил с восхищением. «Домой не уходили, пока не раскрывали, но никто не возмущался.  Случайные люди долго не задерживались, оставались люди, преданные службе. И я прикипел душой к делу». Тепло вспоминает   бывшего начальника МУРа Олега Александровича Еркина,  сыщика от Бога, благодаря которому и царил в среде сыскарей идеал честного и бескомпромиссного сотрудника, день и ночь делающего свою черную работу не ради злата, а за кусок хлеба. Той когорте было свойственно трепетное отношение к службе в прославленном коллективе, они боролась с преступниками по-честному, считая себя профессионалами и переигрывая самых серьезных преступников.
На пенсию начальник питомника розыскного собаководства ГУВД Москвы полковник милиции Дмитрий Торохов ушел только в 1979 году, когда смог с уверенностью сказать, что передал новому поколению кинологов все свои знания и умения. Но еще много лет  не забывал свой питомник. Ветерана наградили медалями «За возрождение служебного собаководства в России» и «За ратную службу»  №1. 21 октября 2007 года Дмитрий Михайлович и Антонина Васильевна отмечали 60 лет счастливой супружеской жизни. Вырастили двух сыновей – Владимира и Геннадия, которых и считали своим главным богатством. Ничего другого – ни машины, ни дачи – так и не нажили.

Владимир ГОНДУСОВ

На снимках: Дмитрий Михайлович (справа) с фронтовиком  Дмитрием Гавриловичем Кирьяном. Та самая собачья упряжка – снимок фронтовых лет.

Октябрь нынешнего года в семье московских пенсионеров Тороховых оказался богат на юбилеи. 21 октября Дмитрий Михайлович и Антонина Васильевна отметили 60 лет счастливой супружеской жизни. А буквально через четыре дня главе семьи исполнилось 85 лет. Практически всю свою жизнь этот человек посвятил службе Родине. О его нелегкой, но интересной судьбе наш сегодняшний рассказ.

Из книги «Участники Парада Победы 24 июня 1945 года»:
«…Торохов Дмитрий Михайлович родился 25 октября 1922 года в селе Исса Пензенской области. С декабря 1938 по сентябрь 1942 года работал в Управлении военно-строительных работ в Подмосковье. В Красной Армии с сентября 1942 года. Окончил Кимровскую окружную школу военного собаководства. В действующей армии с января 1942. Воевал на Северо-Западном, Калининском, Центральном, Втором Прибалтийском и Ленинградском фронтах в должности вожатого санитарно-ездовых собак нартовых упряжек. За время войны вывез с поля боя 1580 тяжело раненных бойцов и офицеров. На Параде Победы — рядовой. После войны служил в Центральной школе военного собаководства. Демобилизован в ноябре 1946. С 1948 работал в МУРе. Окончил Высшую школу милиции. Занимал должность начальника службы розыскного собаководства города Москвы. С 1979 года — в отставке. Полковник милиции, член Совета ветеранов при УУР...»
В этом году личные поздравления в День Победы Дмитрию Михайловичу прислал Президент Российской Федерации Владимир Владимирович Путин. Он отметил, что в памяти народа Великая Отечественная война навсегда останется главным, величайшим по своему трагизму событием XX века, во многом определившим судьбы и само будущее всего человечества. Все победители были названы в этом послании подлинными героями огненных лет войны, которые прошли через горнило жестоких испытаний — выстояли и победили. Именно такие люди, как Дмитрий Торохов, по мнению Президента, определили исход войны, повернули «колесо истории» к миру и прогрессу. Глава государства пожелал ветерану крепкого здоровья и всего самого наилучшего.
Дмитрий Михайлович очень дорожит таким искренним душевным поздравлением. Говорит, что жизнь прожил долгую и счастливую, хоть и досталось испытаний на его век, как на десятерых человек.   
Мать Димы умерла от голода в 1930 году, когда ему было всего восемь лет. Осталось трое сирот. Брату Василию шел восемнадцатый год. Он вскоре завербовался и уехал на заработки. Сестренке Дарье было лишь тринадцать. Вдвоем они перебивались с хлеба на воду, как могли. Летом маленький Дима пас скот. Расплачивались с ним едой, но ее все равно не хватало. Детишкам пришлось продать корову, а затем и дом. Все средства ушли на пропитание. Соседи помогли купить крохотную мазанку. Рос Димка настоящим беспризорником. Что уж говорить, не до учебы было, главное — выжить. Кое-как закончил экстерном четыре класса. Это был весь багаж его знаний к исполнившимся шестнадцати годам. Но хулиганом и попрошайкой мальчишка не стал. После получения паспорта уехал Дмитрий на работу в Главвоенстрой. Строил дома, военные склады, радиостанцию. Дослужился до бригадира.
В сентябре 41-го, когда уже шла война, его призвали в армию и направили в Кимры Калининской области, в окружную школу служебного собаководства.
— Приводят нас к собакам, — вспоминает Дмитрий Торохов, — они как начали на вольеры бросаться. И такой меня страх взял — столько мне от них в детстве доставалось! Я и заявил, что не могу с собаками работать. А командир мне в ответ говорит: «Тебя Родина призвала, значит, сможешь!»
Только по прошествии некоторого времени Дмитрий понял, что собаки совершенно уникальные существа, хотя бы потому, что умеют отличать смерть клиническую от биологической, безошибочно определяют наличие людей под завалами. Благодаря исключительной преданности они самые надежные друзья. Время шло, необычное для Дмитрия занятие стало привычным делом. Сколько раз собаки его выручали, и не сосчитать. Вместе они переправляли раненых бойцов через болота под немецкой бомбардировкой, доставляли продовольствие и боеприпасы в части, попавшие в окружение врагов, вытаскивали людей в буквальном смысле с того света, под шквальным огнем на передовой линии фронта. 
Они сражались за Родину бок о бок, делили скудный солдатский паек. Спали под одной шинелью и даже ели из одного котелка. Долгие три с половиной года — до самого Дня Победы — в одной упряжке гвардии рядовой Дмитрий Торохов и его четвероногие помощники вытаскивали из-под огня раненых бойцов.
Начав войну 30 сентября 1941 года курсантом окружной школы военного собаководства, Дмитрий уже через три месяца воевал на передовой в качестве рядового вожатого 2-го отдельного отряда собачьих нартовых упряжек Северо-Западного фронта. С 1 июня 1942 года восемнадцатилетний собаковод вывозил раненых воинов в составе 11-го отряда СНУ на Калининском фронте. Во время вывоза тяжелораненых бойцов с переднего края Дима Торохов получил серьезное осколочное ранение в затылок от разрыва немецкой мины, но ехать в тыл отказался. Через год вражеская пуля навылет пробила бедро, и опять Дмитрий остался в строю. В третий раз его ранило в июне 44-го в руку, в боях под Оршей, но мужественный вожатый-собаковод ни на секунду не представлял себе жизни вне родной части и, конечно, без любимых четвероногих помощников. Благодаря им Торохов и все награды получил.

— Меня первой медалью «За отвагу» прямо на поле боя наградили, — не без гордости рассказывает ветеран. — Это когда наши Ельню брали. У меня задача одна была: вытаскивать из-под огня тяжелораненых и довозить на собаках до перевязочного пункта. Дело ночью было. Вокруг снаряды рвутся, светло как днем. Я вывожу первого окровавленного бойца из-под огня в то место, где нас должны ждать медики, а там — никого. Что делать? Меня, как пробрало: стою и матерю всех в полный голос. Тут из темноты вышли двое офицеров: «Что за шум? Чего ругаешься?» — «А как же иначе? На кого раненого оставить? Он же не один такой, там другие ждут!» Один из собеседников оказался командиром полка. Он приказал ординарцу записать мою фамилию. Сразу после боя мне вручили медаль. Через неделю наградили второй. А всего у меня три медали «За отвагу».
Орден Красной Звезды я уже в Белоруссии получил, зимой 44-го. Вывозить раненых можно было только ночью. Когда я пошел за последним, начало светать. Меня снайпер и зацепил на обратном пути. А мне в гору подыматься. Сил уже нет. Ложусь тогда сверху на бойца, собак вперед посылаю. Сам, как могу, руками им помогаю. Все-таки добрались до своих. За этот случай и наградили орденом.
Гвардии рядовой Торохов множество раз был представлен к награждению. Вся грудь в орденах и медалях — это про него. А сколько еще представлений затерялись, война ведь…
На Северо-Западном фронте батальон полка, где служил Торохов, попал в окружение — ни еды, ни боеприпасов. На упряжке Дмитрий со старшиной целый день добирались до окруженных воинов то по целине, то через завалы. Приходилось порой и самим вместе с собаками в вожжи впрягаться. Дошли. Солдаты от радости и их, и всех собак перецеловали. А утром прорвали вражескую оборону — патроны и питание сделали свое дело.
Еще много раз командир упряжки вывозил раненых сквозь немецкое кольцо к нашему санитарному посту. Дважды за годы войны прямым попаданием снарядов в упряжку убивало собак, на смену им приходили новые. Торохов сбился со счета сколько верных псов потерял. Все они замечательно несли свою службу. Отлично выполняли необходимые команды: «ко мне», «вперед», «стоять», «направо», «налево». В 1944 году под Оршей западно-сибирскую лайку Бобика даже ранило одной пулей с хозяином: Дмитрия — в кисть руки, собаку — в лапу.
После войны три года работал в разных местах — с образованием в четыре класса — не очень-то устроишься. Однако Дмитрий Михайлович понимал, что немалую пользу мог бы принести, работая именно в служебном собаководстве, опыт-то уже был огромный. Поэтому и принял решение идти на милицейскую службу в легендарный МУР. Начинал там вожатым — кашеварил, убирал. Попутно учился. Сначала семилетка, потом десятилетка, средняя, а затем и Высшая школа милиции. К этому времени он стал одним из лучших сотрудников питомника розыскного собаководства ГУВД Москвы. За многие годы службы в рядах московской милиции его четвероногими воспитанниками было раскрыто огромное количество преступлений. Собаки помогали раскрывать убийства, причем делали это мастерски — выводя на преступника всего по нескольким следам крови. Помощники Торохова вычисляли и расхитителей социалистической собственности, которые в голодные годы пытались выносить со складов продукты питания. Помогали собаки и в обнаружении взрывчатки и нелегально хранящихся боеприпасов.
На пенсию начальник питомника розыскного собаководства ГУВД Москвы полковник Дмитрий Михайлович Торохов ушел только в 1979 году, когда смог с уверенностью сказать, что передал новому поколению кинологов все свои знания и умения. Но даже сейчас, когда ему исполнилось 85 лет, он не забывает свой питомник. Ведет активную работу в Совете ветеранов МУРа и ГУВД. Одна из последних заслуженных наград полковника Торохова — медаль «За возрождение служебного собаководства в России». Наша газета искренне надеется, что это не последняя награда человека, который всю жизнь посвятил офицерской профессии — родину защищать.
Константин ДОДОНОВ
 
P.S. Дмитрию Михайловичу Торохову в канун юбилея была вручена медаль «За ратную службу» за номером 1.
Еженедельная газета "Петровка, 38". Номер 39 (50) 1 ноября 2007 года

28.04.2000
Четвероногие друзья служили для победы
Светлана Гладыш В Великую Отечественную 680 тыс. раненых солдат и офицеров вывезли с поля боя собачьи упряжки. 95% тяжелораненых обязаны своим спасением четвероногим санитарам - их умению обыскать перепаханную снарядами землю и, главное, отличить еще живых, но не подающих признаков жизни бойцов от уже умерших. А попросту дать понять вожатому: "здесь - живой!" На различных фронтах действовали 69 отдельных взводов и 36 батальонов нартовых отрядов, а также два специальных полка этой службы.
О бесстрашии и мужестве ездовых - вожатых санитарных упряжек знала вся армия. Командиры наступающих частей правдами и неправдами старались "отвоевать" себе именно упряжки: когда одна часть после боя отдыхала, вожатый с четвероногими солдатами переходил к той, которая готовилась к атаке.
ДМИТРИЙ МИХАЙЛОВИЧ Торохов, на день Парада Победы в 1945 г. - гвардии рядовой, провел на фронте 1210 дней, вывез на своей упряжке 1580 раненых. Сейчас мой собеседник уже полковник в отставке, знаменитый муровец, в свое время - начальник отдела служебного собаководства ГУВД столицы. На мое предположение, как, наверное, здорово человеку, любящему собак, оказаться и на фронте рядом с ними, Торохов расхохотался:
- Да я боялся собак! Ужасно! В тридцатом, когда остался круглым сиротой, побирался по деревням. Кто побогаче - спускали цепных кобелей... не дай Бог! Когда беспризорников по колхозам распределили, пас лошадей, но собак по-прежнему остерегался.
- Ну, а как же на фронт ездовым попали?
- Очень просто - по приказу. Вы что думаете, каждого спрашивали, где, мол, служить желаете? Да что я умел? И оказались мы в Туринске, где нас стали готовить к службе вожатыми санитарных упряжек. Представляете, Туринск, я только-только костюм первый купил, летний, а там холод. В заброшенной церкви мы квартировали и учились, готовили собак.
- А страх-то куда подевался?
- Одолеть пришлось - война. Учил нас Григорий Пантелеймонович Медведев, человек уникальный в своем деле, уважаемый специалистами и в армии союзников. Он сказал: "Ты, Терехов, не бойся, ты погладь собаку, слово ласковое скажи, в глаза посмотри. Она тебя поймет, если ты с добром". Когда погладил я в первый раз Бобика своего - лайку, настоящую, ездовую, такую черно-пеструю, он мне подмигнул вроде. Оказывается, не страшно, даже приятно, а пес понятливый, веселый, но без панибратства. Мы с ним всю войну до 9 мая прошли.
Учебники? Не было никаких учебников, да и зачем. От вожатого требовалось управлять собаками: давать команды "вперед!", "налево-направо-стоять!"; знать, как запрягать собак - две слева и две справа; как крепить ремни к лодочке-волокуше и тележке; как раненого укладывать и - главная боевая задача - как вывезти раненого с поля боя. 14 января 1942-го я уже был на Северо-Западном фронте, в распоряжении 1-го специального полка.
- Бобик с вами?
- Со мной. Он в упряжке коренником был. Первое задание: "ваш батальон в окружении, надо доставить масло, хлеб, патроны". Мы ведь никогда пустыми не ездили: в одну сторону хлеб и оружие, обратно - раненых. Пробирались к окруженцам целый день. Солдаты своих увидели - целовали нас и всех собак! А наутро мы дали фрицам бой, вышли из окружения и раненых вывезли. Понюхав пороху, я понял, что в нашем деле собака. Не полюбить их было нельзя, а не уважать просто невозможно. Собаки шли рядом с нами, воевали, как солдаты. Проходили мы по 50 километров в ночь. Останавливаешься, на сколько - не знаешь, рубишь лапник, укроешься, а собачки - на меня. Теплые, родные. Бобик, тот рядом. Он мне и друг-напарник, и брат - родная душа: с ним и поговорить можно было, и поплакать. Сиротство, знаете ли, очень печальная история... В шерсть пушистую зароешься (на воле собаки, как волки, обрастали) - уютно. За всю войну хорошо если два месяца наберется, что я в хате ночевал.
Не забуду апрельский переход от Лесного Бора до Малых Вишер. Этот бор "Мясным" прозвали - столько народа там положили. Выходили по болоту, со всех сторон половодье, вода по пояс, а под ногами - лед. Впереди старшина - глубину промеряет, за ним - рота, по две собаки на коротком поводке в каждой руке. Трижды пришлось переходить. Не переодевались, конечно, но все же на людях валенки, шубы, шапки. Помню, Шульман - кобель хороший такой - я его еще живого вытащил, но на моих руках пес от переохлаждения умер. Человек-то повыносливей, получается.
- Дмитрий Михайлович, а первого раненого помните?
- Помню первого мертвого. Хоть и знал, что на войне убивают, а в первую встречу со смертью заробел. Потом ничего...
- Привыкли?
- Нет, привыкнуть к смерти нельзя. Можно смирится с горькой правдой: на войне убивают. И каждая моя поездка на передовую - это прощание с жизнью. На пятачке подо Ржевом фашисты устроили 1100 вылетов. От "Юнкерсов" неба не было видно! Это в кино хорошо получается: все горит и светло, как днем. А в жизни - пахнет паленым, раненые вперемешку с убитыми, и стон, сплошной человеческий стон. Упряжку увидели, руками машут, зовут: "Сюда, браток, сюда!". Я прошу: "Братики, милые, кто ходить или ползком может - ползите сами". Забираешь на волокушу тех, которым ходить уже нечем, или голова пробита, или без сознания. И ведь в этом аду не прогляди живого! Однажды у похоронной команды (они выходят после боя) одного солдатика перехватил - "Погодите, ребята, он дышит, парок слегка идет". И собачки подтвердили - они, если человек живой, но без памяти, и лапой пошевелят, погавкают. Беру я его на тележку, а рана страшная, в голову. Я, как мог, написал записочку, сообщите, мол, как и что! Ответили - в тыл он пошел живой. Вроде как крестник мой.
- Наверное, все 1580 раненых - ваши крестники.
- Так ведь я их только вывез живыми, а как там дальше судьба распорядилась, одному Богу известно. Надеюсь, что была добра к раненым. Что до числа спасенных, то у меня их много больше, чем 1580. Ведь засчитывались в послужной список только "свои" раненые.
- Как так?
- Я служил в составе стрелковой части, у танкистов - своя санитарно-ездовая служба, у артиллеристов - своя. Идет бой, что же, я танкиста, кровью истекающего, умирать оставлю, буду ждать, когда его вожатый подоспеет? Беру, конечно, отвожу в санроту. И снова бежим с собачками на передовую. Одно думаешь: только бы в собачек не попали, только бы не ранили. А если поранят, то пусть не всех сразу, только бы его, родимого, до места доставить живым.
- У вас ведь самого четыре ранения?
- Так точно. Однажды прямым попаданием сразу две упряжки убило. Только нам с Бобиком повезло: пуля на излете пробила мне правую ладонь, Бобика ранило в лапу. Перевязали нас - и стали мы воевать дальше. Другой раз было под Новым Селом. Глина и вода вокруг. Ботинки и обмотки сделались как лаковые. Немцев вроде уже повыбили, принял последнего раненого, везу. Вдруг - щелк! Снайпер разворотил мне бедро. Знаю, отстанешь - готов, Торохов. Собаки ко мне подбежали, Бобик скулит, ну я из последних сил взвалился на раненого. Собачки, милые, вперед бегут, сами знают, что делать, умницы мои. Лежу на брюхе, руками помогаю собакам - довезли, родные, обоих.
- Дмитрий Михайлович, а вам хотелось бы увидеть кого-нибудь из крестников-спасенных? На фронте, например, или после войны, сейчас.
- А я и встречал. Первый раз на фронте, летом 42-го подо Ржевом. Везу на телеге бочку - собачкам кашу варить, а навстречу идет строй, вдруг выбегает солдат, и ко мне - обнимает, целует, плачет: "А помнишь, ты мне шапку на голову надел?". Это было зимой, в той самой мясорубке под "юнкерсами". Раненый один все повторял: "Как у меня мерзнет голова, ой, как мерзнет голова", - ну я свою шапку ему и отдал.
Второй раз лет десять назад. Сижу я однажды на лавочке в парке и беседую с приятелем, пенсионером и тоже милицейским полковником Петром Борисовичем Андрюшиным. Он и говорит: "А меня, между прочим, собачки из воронки вывезли. Ездовой только строгий больно попался. "Молчи, - говорит, - молчи!" - "Где-где, - спрашиваю, - под Новым Селом?" И что-то у меня начинает вырисовываться. Раненых там в 43-м ужас сколько было, а немцев вокруг - еще больше. Везу одного раненого, он стонет, орет... Умоляю: "Молчи, брат, молчи - фрицы рядом. Услышат - накроют нас с тобой обоих". Он снова орать - больно же ему. Спрашиваю: "Петр Борисович, что еще помнишь, кроме "молчи-молчи?" - "Ты молчи, а Бобик нас вывезет". Ну подумай! Обнялись, конечно.
- А немцев раненых забирать не приходилось?
- Нет. Но, думаю, попадись раненый фриц, вывез бы все равно. Человек ведь. Солдаты уже задумываться стали, все ли немцы хотели с нами воевать. И вдруг меня на разговор приглашают. "Вы немцам сочувствуете?" - "Ничего подобного, - отвечаю. - Но разве все простые немцы хотели воевать?" - "А может, и ты не хочешь?" Я разозлился: "Добровольцем бы не пошел, а приказ выполняю, служу достойно". (У меня уже одна медаль "За отвагу" была.) Уехали они. Потом слышу: "Особисты, особисты на лошадях приехали". Ясное дело, по мою душу. Но только ночью у них лошадей угнали, и получилось, что их самих сажать надо.
- Добрые феи вам ворожили, Дмитрий Михайлович: могли бы и на машине за вами вернуться.
- Наверное. Но только все же вызывали меня: "Как живешь? Как служишь, Торохов?" - "Спросите у командира". - "Ну а кто тебе на фронт пишет?" А кто же мне, круглому сироте, напишет? И вдруг они говорят: "А хочешь переписываться с кем-нибудь? Ты откуда родом, из пензенских?" И всю войну мне девушка писала, фотографию выслала - милая такая, какие-то даже посылочки от нее получал - папиросы, пряники, носки вязаные, кажется.
И еще такая встреча была. Бой очередной, страшный, деревня, где медсанбат, горит. Привез раненых - никого нет! Ну и начал я выражаться. Выходят из сарая двое, в плащ-палатках: "Ты кто такой!" - "Вожатый Торохов, - представился по полной форме. - Раненых привез, а вот где медсанбат, вы мне, может, скажете". Один вдруг взял и медаль "За отвагу" мне прикрепил.
- А какая у вас особенная награда, самая дорогая? Есть такая, Дмитрий Михайлович?
- Есть. Все те, кого спас и кому жизнь сохранил.
9 мая обнял я своих собак - все, кончилось. Потом отправили меня в Москву готовится к параду на Красной площади.
- А Бобик, конечно, рядом с вами шел по Красной площади?
- Нет, меня в другую часть откомандировали, и шел уже я без собаки. Конечно, завидовал тем, кто с собаками был. Григорий Пантелеймонович Медведев к тому времени стал командиром Центральной школы служебного собаководства. Он вел колонну саперов с минно-разыскными собаками. И наравне упряжки шли, а нам с Бобиком не повезло.
Кончился праздник, дали нам сухой паек и отправили домой. По дороге размечтался: обниму Бобика - друга, брата лохматого, он меня оближет, как водится. Вкусненьким его угощу - от пайка берег.
- Расскажите, как вы с ним встретились?
- Не стало у меня больше Бобика. Пока я в Москве был, всех собак увезли, толком никто не знал, куда. Говорили, что в институт переливания крови. Ладно, давайте напоследок помянем добрым словом всех, кто был на той войне и кого с нами нет. И наших собак, конечно.
...Что стало с теми собаками, которые остались в строю к 9 мая, никогда не писали. Племенным овчаркам, некоторым заслуженным специалистам, например, минно-разыскным собакам, повезло - они попали в питомники, в Центральную школу. Других забирали с собой кинологи. Капля в море. Судьба остальных четвероногих солдат, бок о бок прошедших войну с человеком и спасших тысячи жизней, была скорее всего чудовищна - их просто-напросто уничтожили, расстреляли. Кто отдал такой приказ по армии, не дав возможности желающим разобрать собак, кто нанес фронтовикам еще одну незаживающую рану - мы не знаем.

Большой вклад в развитии кинологической службы московской милиции внес Торохов Дмитрий Михайлович, который с 1972 по 1979 год возглавлял ЦПСС ГУВД Мосгорисполкома. С 1942 по 1945 год Дмитрий Михайлович на фронте. За годы войны, находясь в составе передовых частей Советской Армии, лично вынес с поля боя 1580 тяжелораненых. Участник Парада Победы 1945года.
В 1977 г. при его активном участии было принято решение о развитии питомника служебных собак. В 1978 году реализация проекта началась.
С 1979 по 1987 год ЦПСС ГУВД Мосгорисполкома возглавляет Жданов Алексей Максимович - воспитанник Д.М. Торохова, продолживший дело учителя...

23.05.2014  
Погружение в историю
Накануне Дня Великой Победы для семиклассников школы № 796 состоялась экскурсия по Терлецкому парку, где в годы войны шла активная подготовка служебных собак для фронта. Именно здесь располагался полигон Центральной школы военного собаководства (ЦШВС), зародившейся в 1924 году. И поэтому неслучайно именно здесь несколько лет назад появился памятник военному инструктору с собакой.
Увлекательное погружение в историю провёл Владимир Медведев – сын легендарного генерала Григория Пантелеймоновича Медведева – одного из первых командиров ЦШВС. Вместе с ним рассказ о военных собаках повёл Геннадий Торохов, чей отец – Дмитрий Михайлович Торохов во время Великой Отечественной войны служил вожатым нартовых собачьих упряжек (волокуш) и вывез с поля боя более полутора тысяч раненых бойцов вместе с их оружием.