Константин Иванович Горожанин
(род. 12 августа 1923)
Место рождения село Большой Вьясс, Лунинского района, Пензенская область

советский деятель органов госбезопасности, подполковник, старший инспектор отдела кадров УФСБ России по Краснодарскому краю, участник Великой Отечественной войны, кавалер ордена Ленина. По данным на 2013 год возглавляет Совет ветеранов краевого управления ФСБ, является председателем попечительского совета средней школы № 32, внесен в Золотую книгу образования Краснодара, состоит в составе Координационного Совета краевого общественного движения «За Веру, Кубань и Отечество!».

Факты из биографии
в мае 1941 года завершил образование в торгово-кооперативной школе и незамедлительно приступил к прохождению производственной практики на должности товароведа в магазине сельпо;
в середине июля 1941 года подал заявление с просьбой направить на фронт;
сентябрь 1941 — февраль 1965 года: проходил службу в органах госбезопасности СССР;
5 сентября 1941 года был зачислен в состав Особой группы НКВД СССР, которая в октябре 1941 года была преобразована в отдельную мотострелковую бригаду особого назначения НКВД (ОМСБОН);
военную службу начал в звании рядового на должности первого номера расчета пулемёта «Максим»;
участвовал в подготовке парада на Красной площади 7 ноября 1941 года, во время парада стоял в оцеплении у здания №3 напротив мавзолея;
для ведения подрывной работы в тылу врага дважды перебрасывался за линию фронта;
в мае 1945 года был направлен в Свердловск на учебу в двухгодичную школу НКГБ СССР;
12 августа 2013 года губернатор Краснодарского края Александр Ткачёв поздравил подполковника К. И. Горожанина с 90-летним юбилеем.

Награды
Орден Ленина № 21916 (1944 год),
Медаль «За оборону Москвы» № 011498 (1945 год),
Медаль «Партизану Отечественной войны» 1-й степени №020525 (1945 год),
Орден Отечественной войны 2-й степени №437 3931,
Медаль «За боевые заслуги»,
Медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.» №00335038,
Медаль «За трудовой вклад в развитие Кубани» 3-й степени,
Медаль «Участнику Парада Победы 2000 года»,
Медаль «За безупречную службу» 1-й и 2-й степеней,
ещё 16 юбилейными и памятными медалями.

Остальные регалии
Всего 14 ведомственных знаков отличия, среди которых:
«За службу в контрразведке» 3-й степени,
«За подготовку кадров»,
«Почётный ветеран России»,
«Почётный минёр», который был вручен маршалом инженерных войск Михаилом Воробьевым.

Литература
От генерала до солдата (рус.). — Москва: Академия исторических наук, 2008. — Т. 9. — ISBN 978-5-903076-09-3.

Горожанин Константин Иванович
Опубликовано 18 февраля 2016 года

В восемнадцать лет по комсомольскому призыву я ушел из дома в только что созданную отдельную бригаду особого назначения, как ее потом назвали, спецназ образца 41-го года. (ОМСБОН – Отдельная мотострелковая бригада особого назначения НКВД. Прим. – С.С.) В июле месяце ЦК комсомола было принято решение о призыве в бригаду добровольцев. Это касалось 14-ти областей европейской части СССР: от тех областей, что еще не были оккупированы и до самого Урала. Из остальных регионов страны не тронули никого. Всего было призвано около 200 человек моего возраста: с Рязани, с Ярославля, с Казани, с Иваново... Нормальные ребята подобрались. Никакой особой характеристики из школы от нас не требовали. Тогда все решала комсомолия и местные районные, а потом они делегировали свои решения дальше в область, в Пензу. Кстати, я с Пензы. Нас оттуда пришло человек 20. В бригаде сформировали два полка. Первый полк – интернациональный. Он просуществовал недолго, потому что набирался из детей интернационалистов из разных стран: немцев, поляков, французов – почти всех национальностей Европы. (Около сотни болгар, а также немцы, австрийцы, испанцы, американцы, поляки, чехи, румыны, китайцы, и даже шестеро вьетнамцев! Прим. – С.С.) Знаете, у нас с ними случалось некоторое недопонимание. Все-таки сказывался различное воспитание и иной менталитет. Приведу пример. В столовой садимся за стол, и вдруг кто-то из них громко пукает... Мы в шоке, а они ха-ха, для них это нормально. На первый раз им это сошло с рук, но когда это повторилось еще раз, кто-то из наших ребят им популярно объяснил, что так себя за столом не ведут.

Одно время мы были вместе, но потом, в 42-м году разделились. Их всех рассредоточили по разным местам. В Подмосковье были такие точки, где органами безопасности готовилась определенная агентура, Требовалось уйти в темноту от всего света, чтоб никто не мешал. Их там подготовили, и к концу 42-го года разными путями направили в свои страны для организации сопротивления немцам. А наш, второй полк полностью состоял из соотечественников. В основном это были национальные кадры наших союзных республик: пограничники, чекисты, спортсмены динамовцы из Москвы, студенты старших курсов, чемпионы Москвы по разным видам спорта… Много интересных ребят было в этом полку! А командовал им, от начала до конца, Сергей Вячеславович Иванов, полковник пограничник. Помню его сестру. Она у нас работала библиотекарем в октябре 41-го года, когда мы съехались из пригородов. Москве в тот период всерьез угрожало взятие. Хорошо, что Фон Бок остановился для формирования подкреплений, если бы он наступал в то время…

- Вы помните эту московскую панику? Грабежи магазинов и прочее…

- Даже не знаю. Я что-то такого не припомню! Может быть, где-то на окраинах и было. Но на Малой Бронной, где находились мы, такого не наблюдалось. Мы там патрулировали. Там было две дивизии НКВД.

На занятиях

- Вы кого-нибудь задерживали? Опишите случаи, пожалуйста.

- Очень много задерживали. Ведь немцы, так быстро наступали, что отрезали большие колонны беженцев. Среди них отбирали кого-то по внешним признакам, по каким-то определенным человеческим показателям. Сто-двести человек отберут, и сразу предлагают работать на них. Это называлось в то время в чекистских органах – тотальная вербовка. Этакий конвейер. Да, это делалось очень-очень просто. Они прекрасно знали, что большая часть работать не будет. Но если кто-то публично вставал в позу, его просто расстреливали! Что было делать остальным? Приходилось давать подписку. И здесь уже чистая математика: они знали, что из тысячи человек хотя бы сотня, да и проникнет в Москву.

Мы приехали в первых числах октября, и сразу были переданы в распоряжение инженерных войск Западного фронта. А командовать им, то есть обороной Москвы, уже прибыл Жуков, которого отозвали из Ленинграда.

Бойцы ОМСБОНа 1937-42 гг.

- Каким был состав патруля?

- Солдаты с сержантом, или с офицером.

- Кого вы задерживали? Молодые люди, в возрасте?..

- В основном, в возрасте. Вероятно, это те люди, которые имели какую-то обиду на советскую власть. Они использовали предложение немцев, чтобы хоть как-то напакостить…

- Кто-нибудь оказывал сопротивление?

- Конечно. Среди них зачастую встречались вооруженные диверсанты. Но это уже отдельная категория людей, из тех, кого забрасывали в Москву. С ними происходили быстротекущие столкновения. В Москве же было как. Комендантский час в 19 часов – всё, на улицах ты уже никого не встретишь. Если кого-то видишь, то у этого человека должна иметься какая-то «ксива», разрешающая ему передвигаться во время комендантского часа. Там вопросов-то нет! Вся Москва ночью погружалась в темноту – строжайше соблюдалась светомаскировка. Но, а когда налет самолетов, вот тогда начинается «веселье»... Вы знаете, Москву очень много бомбили, и, к сожалению, надо признать, что им сигналили во многих местах. Таких приходилось отлавливать.

А днем наши группы выезжали по Волоколамскому, Можайскому и Клинскому направлениям фронта, где мы создавали минно-танковые заграждения. В дневное время мы выполняли задания командующего инженерных войск Западного фронта. Нам давали определенный участок-направление, и мы этот участок минировали. Использовались мины М-5. Деревянная мина с брикетами тола по 400 и 200 грамм. 400 граммов удобно укладывались, как раз под размер ящика в пять килограмм. Хорошие, неизвлекаемые мины. Упрощенный взрыватель – нажимай и «поехали»! Так жахнет, что танк переворачивался!

Тот период, с октября по ноябрь, дни и ночи – все слилось в одно целое. А вот 7 ноября не забыть никогда. Мне выпала честь участвовать в военном параде. Это было интересно! Кстати, разных корреспондентов, вашего брата, там не было вообще. Потому как обычно все парады начинались в 10 часов, а этот парад, для сохранения секретности, было принято решение провести в 8 часов, утра! И корреспонденты, когда проснулись, узнали, что парад уже идет. Тогда Иосифа Виссарионовича Сталина попросили, и он не смог отказать им, повторить свою речь на Маяковке, которую он произнес с мавзолея Ленина…

Бойцы ОМСБОНа 1941-2 гг.

Бойцы ОМСБОНа 1942 год

- А Вы на параде, в каком ряду шли?

- Я стоял в охранении. Наш пулеметный батальон уже там создавал узлы сопротивления. Общеизвестно, что Фон Бок и другие немецкие командующие дали слово Гитлеру в кратчайшие сроки захватить Москву и отпраздновать это в Кремле! Поэтому в Москве все радиальные улицы, которые вели к Кремлю, готовили к уличным боям. Буквально из каждого окна торчал ствол. От Малой Бронной по дворам были проделаны проходы. На Пушкинской площади стоял такой овальный угловой дом, по-моему, трехэтажный, старинной еще постройки. Там, на балконе одной из квартир второго этажа стоял мой пулемет. Великолепная огневая точка: и туда и сюда, и улицу и площадь можно обстреливать. Хозяев квартир уже не было. Нам дали ключи. Хорошие такие квартиры, – видимо, не бедные жили люди. Однако чувствовалось, что они очень спешили уехать. Может быть, их торопили на производстве или еще где… В раковине было полно грязной посуды. Мы ничего не тронули, все осталось в ценности и сохранности. Мало того, еще им и посуду помыли (смеется), чтоб она не пахла.

- Каковы тогда были настроения?

- Нормальные! И знаете, что особенно нам поднимало дух? В октябре мы услышали песню «Вставай страна огромная!». Это просто нет слов!!! Нет слов! Совершенно меняло настроение у всех! Удивительно, это как надо было подобрать такие слова, чтоб произвести столь мощное воздействие на человека. Я услышал эту песню в исполнении самого хора Александрова в ДК Красной Армии, – иногда нас отпускали. Это был единственный театр, который работал в тот тяжелый период.

- Чему вас успели научить?

- Когда мы в сентябре приехали, то расположились в Зеленограде. Там пробыли до октября месяца. Ездили в Мытищи на стрельбище. Потом в Зеленограде учились рыть окопы, изучали оружие, штыковой бой, совершали длительные переходы, бегали на длинные дистанции... Вы знаете, нас изматывали до предела!

В ноябре 42-го мы дислоцировались в высшей школе связи имени Менжинского, это на Бабушкина. Потом постепенно всех начали выводить из Москвы. Одна за другой убыли за линию фронта группы Озмителя, Прокопюка, Ваупшасова, Прудникова, Медведева…

(Озмитель Ф.Ф. – командир отряда особого назначения «Гром», ГСС посмертно от 5 ноября 1944 года.
Ваупшасов С.А. – легендарный советский разведчик, с марта 1942 года командир отряда особого назначения «Местные», ГСС от 1944 года.
Прокопюк Н.А. – командир партизанского соединения «Охотники», ГСС от 5 ноября 1944года.
Прудников М.С. – командир партизанской бригады «Неуловимые», ГСС от 20 сентября 1943 года.
Медведев Д.Н. – командир отряда особого назначения «Победители», ГСС от 5 ноября 1944 года, автор широко известной книги «Это было под Ровно».
Прим. – С.С.)

- Какое впечатление на вас произвел Ваупшасов?

- Некрупный, среднего роста. Нормальный такой мужичок (улыбается). Что еще тут добавить?..

На каждые проводы групп обязательно приезжал начальник 4-го управления, сам «Хозяин». Это были интересные встречи…

(Речь идет о начальнике 4-го управления НКВД СССР П.А. Судоплатове. Прим. – С.С.)

Он всегда приходил провожать отбывающие на задание группы. Это стало традицией. Потом и нас провожал. Отлично его помню. По-мужски привлекательный внешне, обладал мощным интеллектом и обаянием. Как эффектно он внедрился в националистическое подполье. А эта хладнокровная, мастерски исполненная ликвидация Коновальца! Великий человек! Я лично бывал у него на даче. Его домик на Можайском шоссе в 41-м году занесло снегом. А он тогда жил там. Ну и попросили послать туда ребят почистить снег. Мы вдвоем ездили. Видел его жену, дачу видел… такая одноэтажная хибарка, ее из-за снега даже не видно было (смеется). Всё завалило снегом! Мы расчистили тропы, дорожки, двор.

Еще зимой отдельные небольшие группы-подразделения начали забрасывать в тыл к немцам. Первым героем у нас стал секретарь комсомольской организации Бломберг (?). Их группу в количестве 25 человек во главе с капитаном Лазняком направили в прифронтовую разведку. Требовалось пройти определенным маршрутом по ближним прифронтовым тылам немцев. Шли на лыжах. Все спортсмены, молодые здоровые ребята. Они понаделали немало шороху по деревням. Потом уже, когда немцы очухались, их придержали в деревне Хлуднево. Оттуда они уйти не смогли. Группу зажали и всех перебили. Парни отбивались до последнего. После ранения Лазняка командование группой принял Бломберг (путает фамилии, на самом деле – Лазарь Паперник). Как сейчас помню – под 2 метра ростом, здоровый парняга. Ему посмертно присвоили Героя, а остальным ребятам – Ордена Ленина. Лазняка, который был ранен в начале боя, смог вытащить через линию фронта его ординарец Коля Сафронов (?). Николая наградили орденом Красного Знамени.

(На рассвете 23 января группа лыжников ОМСБОНа под командованием К.З. Лазняка в составе 23 человек нанесла отвлекающий удар по деревне Хлуднево с целью обеспечения наступления 1103-го полка328-й дивизии полковника П.А. Еремина. Однако 1103-й полк в заранее обговоренную атаку не пошел. Группа вынужденно втянулась в затяжной бой. Одним из первых был ранен командир отряда К.З. Лазнюк. Командование принял Лазарь Хаимович Паперник, – ГСС посмертно от 21 июня 1942 года. В бою погибли: комиссар М.Т. Егорцев, младший лейтенант П.Н. Слауцкий, старшина И.Е. Бойченко, военфельдшер А.П. Молчанов, сержант Г.В. Серяков, красноармейцы В.П. Аверкин, М.А. Аулов, П.И. Бочаров, А.А. Бриман, М.В. Головаха, Е.В. Дешин, В.Я. Захаров, А.И. Кишкель, И.Г. Копытов, П.Ф. Лебедев, И.И. Лягушев, В.Ф. Москаленко, А.Н. Олесик, М.В. Соловьев, А.П. Храпин, М.М. Ястребов – все награждены орденом Ленина.
Вынесшие из боя раненого командира бойцы А. Кругляков и Е. А. Ануфриев награждены орденом Красного Знамени.

В январских боях был ранен участник отряда Семен Гудзенко, автор знаменитых строк:
Мне кажется, что я магнит,
что я притягиваю мины.
Разрыв —
и лейтенант хрипит.
И смерть опять проходит мимо.
Но мы уже
не в силах ждать.
И нас ведет через траншеи
окоченевшая вражда,
штыком дырявящая шеи.
Бой был коротким.
А потом
глушили водку ледяную,
и выковыривал ножом
из-под ногтей
я кровь чужую

(С. Гудзенко был ранен в середине января. Прим. – С.С.)

В начале июля нас сняли с подготовки, и целым батальоном вывезли в Тульский район, где остановилась линия фронта. Мы там готовили дороги к взрывам. Было знойное лето – земля как камень! В подушке дорог мы делали шурфы, где-то сантиметров на 80, но заряды в них до поры не закладывали…

Ну, а потом снова подготовка. Отряды беспрерывно отправляли, отправляли… Из нас начали сколачивать отряд для выполнения специальных заданий в Карелии. Особый упор делался на физическую подготовку, и особенно – на лыжи. Изучая карту Карелии, мы смотрели и удивлялись, сколько там болот. А потом нам пришлось пройти по этим болотам с Заонежского района почти до Кандалакши.

В Карелию ехали поездом. Кировская железная дорога Ленинград-Мурманск уже была перерезана немцами. Мы ехали времянкой через Вологодскую область, по болотам и гатям. Поезд шел медленно. Остановились в Шижне, пригороде Беломорска. Там мы увидели поселения строителей Беломоро-Балтийского канала. Всё говорили, что они там в грязи копались, да в землянках жили… Хрен там! Вот сколько лет уже прошло после сдачи Беломорканала, – а шел 43-й год, январь месяц, – дома эти были как новые! Из здорового сосняка, отличные рубленые дома! Жилые помещения на пятнадцать человек, разделенные на комнаты. Хорошая столовая, она же клуб...

- Так это наверняка для охраны или для вольнонаемных…

- Зачем?! Для заключенных! Какие вольнонаемные?! Там у них и медицинский пункт, мастерские, ремонт обуви, пошив... Это все стояло на берегу канала! Им на работу далеко и ездить не надо было! А какая баня хорошая! Всё было!

Где-то в первых числах марта мы прибыли. Пока адаптировались, осматривались...

Адаптация проходила почти два месяца. Мы усиленно тренировались на лыжах, пробовали себя на разных расстояниях. И последней нашей пробой стал находящийся от нас в 35-ти километрах небольшой городок Сосновец. Нас снарядили грузом по 10 кг, и мы в темноте, где-то часов в 9 вышли на лыжах в направлении этого соснового городка. На следующий день до темноты вернулись обратно. 70 километров! И это тебе не подмосковный снег, который установился, и будет неделями стоять без изменения, и лыжная мазь к нему одна и та же. А там, с тундры подул ветер – наст! Уже идешь по корке изо льда. Подуло с Белого моря – оттаяло, липнет. И вот так во время того перехода погода менялась несколько раз. Лыжи не снимешь, не смажешь другой мазью. Ведь с собой же все не возьмешь! Да, было-было… Никто не захотел бы повторить это!

Кстати, тренировки под Москвой нам проводил Коля Кепанов, мастер спорта. Идет там впереди, костюмчик у него, ботиночки... А мы полы шинели завернем, чтобы не мешали, за ремень – и пошел! 30-50 километров ежедневно, кроме воскресенья. Уже потеть было нечем!

- Опишите вашу экипировку перед выходом в рейд.

- Одежда – самая примитивная, полувоенная: ватники, телогрейки. Вооружение нормальное, автоматы, ножи... Пулеметы не брали, потому что это слишком тяжело. Исключительно оружие ближнего боя. Нам категорически запрещалось инициировать любые бои. Только уходить! Главное – это выполнить задание, а немцев поубивают другие. Но, правда, один эшелон живой силы мы все-таки свалили. И никаких маскхалатов! Там уже весна начиналась. Южная Карелия… если вы не были, то побывайте! Это самые красивые места в российских весях. Дальше туда, от Беломорска идут Большие Озера, да и собственно в самой Карелии, в Заонежском районе, есть разные озера и отроги, до самого Онежского озера, но немного севернее, там уже болота. И знаешь, пока мы были в Беломорске, мне довелось видеть Андропова. Он тогда работал секретарем ЦК комсомола, и был членом штаба партизанского движения…

- Сколько вас было в группе?

- Двадцать два человека. Командира назначили из местных, не из бригады! Он был сотрудником НКВД Карело-Финской ССР.

- Как вы прошли через линию фронта?

- Есть на Онежском озере такая красивая река Водла, а в ее устье находится местечко Шала (поселок Шальский). Там размещалась пограничная застава. Вот мы прибыли туда в поселок леспромхоза, побыли какое-то время. Потом реквизировали у леспромхоза пару байд, такие огромные лодки. Просверлили дыры в днищах, закрыли их системой кляпов. Прицепили лодки к катерам военных пограничников. Они нас морем (озером) перевезли, и высадили почти в километре от базы катеров немцев в районе какой-то губы, в Заонежском районе. (Южнее Медвежьегорска. Прим. – С.С.) Часть нас шла на катерах, а остальные ехали с грузом в байдах, – на каждого было примерно по 30 килограмм. Остановились в полукилометре от берега. Мы пересели в эти байды, подошли потихонечку к берегу, выгрузились. Потом набросали в лодки камней, убрали кляпы и оттолкнули их от берега. А там сразу глубина – лодки тихо ушли под воду. Вроде бы и никаких следов нет.

Двинулись. Километра через три нам нужно было переходить железную дорогу, что идет на Петрозаводск. В районе Масельгской она была перерезана. От Масельгской можно было уехать в Мурманск. А на юг дорога шла вдоль Онежского озера. Вот эту линию нам надо было перекрыть. Восемь неизвлекаемых мин мы поставили примерно на километровом участке. Спокойно так, словно на учениях. Будка обходчика там... Разведка проверила – никого нет. Я потом все сравнивал с Белоруссией…

Отправили радиограмму: «Операция по высадке прошла нормально. Заложили мины. Идем в намеченный пункт».

Мы тогда еще недалеко ушли, потому что у нас получился такой зиг-заг. Нам дали задание обследовать прифронтовую полосу, и выяснить, какие силы немцев и финнов стоят перед нашими войсками. Дальше Масельгской сплошной линии фронта уже не было. Это там, далеко шла битва на линии Мурманск – Кандалакша. А здесь из-за такой болотистой местности окоп не выроешь, ничего не построишь. Поэтому немцы стояли на сушняке, островками… Мы потом наскакивали на их гарнизоны в лесах. Они на островках, мы – на островках, а разведка – туда-сюда лазила друг к другу.

А первая мина взорвалась, когда пошел эшелон с Масельгской, который вез немцев на отдых в Петрозаводск. Насыпь там метра на три, наверное, была поднята. Так он весь туда «комнулся». И тут мы почувствовали, что «обозначились», – нас уже ждали в определенных местах. Хоть и 20 человек, но, несмотря на все предосторожности, следы все-таки остаются…

- Как проходит ночь? Костер можно разжечь, закурить?

- Костер старались жечь без дыма. Закрывали плащ-палатками. Вот он освещает чуть-чуть – погрелся, портянки посушил... На болоте не спали, останавливались на сухих местах. Лапника, где можно, порубишь.

Есть там такой городок Паданы. (50 км северо-западнее Медвежьегорска. Прим. – С.С.) Мы там должны были встретиться с агентурой. Немного не дойдя до Падан, мы почувствовали, что нас преследуют уже с собаками. Они плотно шли по следу. Нас спасло то, что мы вышли на многокилометровое болото, с таким вот слоем (показывает)... Мы рискнули пройти через него. А немцы, или финны, или полицаи, жандармерия ли, которая за нами гналась – они не пошли.

У нас у каждого были длинные палки по три метра. Мы не знали, сколько надо обходить, но нам нужно было идти! И мы рисковали, и шли. Выработалось такое чувство невесомости. Вот ты идешь, и как будто тебя земля не чувствует. Шагнуть грубо – провалишься! Шагнуть надо как-то по-особому, по-особому нежно, аккуратненько, и тут же быстро оторвать ногу. Ну, проваливались, конечно! Выручали эти длинные палки: кто-то подходил, осторожно вытаскивал. Всё было!

Значит, прошли мы это болото. А потом после него второе. Удачно встретились с агентурой: там мельники жили, карелы, из местных. Послали к ним несколько человек. С нами же шел оперативный работник, он себе сопровождающих выбирал сам. И еще один местный был, парень из Беломорска. Видимо, уже давно с ними работал. Он тоже ходил на встречу. Николай, кажется, рыжий такой парень. Оперативника фамилию мы не знали. Да он мог и не сказать из соображений секретности. Мельники нас, помню, снабдили продуктами...

И так вот мы шли. В одной из стычек потеряли двух человек. На лесной тропе просто напросто уткнулись в противника. Ведущий немножко прозевал. Вот… Они там, впереди как-то рассыпались немножко, и мы их потом так и не нашли. Живы они, или нет, не знаю. Эрта Фин — учитель, карел. И еще один из местных.

А через недели две случилась еще одна неприятность, у нас вышла из строя рация. Мы предварительно договаривались, чтоб нам на определенных участках сбросили питание, одежду, боеприпасы, но…

Таким образом, больше сообщений от нас не поступало. Вероятно, в центре посчитали, что группа погибла.

Потом закончились продукты. Дальше мы шли полуголодные. В октябре месяце добрались в конечную точку маршрута. Нужно было выходить к своим, и не было сил. Утром встаешь – ледок. А вместо сапог уже одни обрывки. Из еды только клюква, брусника, или мороженые грибы. Всё! Больше ничего нет. Мы были уже почти трупы, и фактически буквально заставляли себя двигаться. Истощенные, измотанные…

Мне кажется, что мы вышли к Сегозеру. Так вот я называю его сегодня, но могу быть не совсем точен. Перешеек! Мы вышли к перешейку. Стоял такой шикарный солнечный день. Прилегли мы там, осматриваемся. Тупик, скала спускается в воду метров на 20. Солнышко взошло, пригрело нас! Слева, смотрим – амбразуры ДОТов. И весь перешеек длиной метров 150, начиная от уреза воды… в общем, весь опутан проволокой и подвешены мины натяжного действия. Это финны ставили. Примитивные штуки: «сотка» труба заливается толом, и на растяжку. Всё! Они не мучались придумками. Но зато как шарахнет! Посмотрели, посмотрели, все как-то грустно. Потом обратили внимание, что по краю перешейка проволока протянута не дальше в воду, а как-то примята между водою и небольшой тропочкой. И вроде кто-то там по ней ходит. Мы настолько близко подошли, что было слышно, как кто-то ехал на телеге. Лежим и смотрим на амбразуры ДОТов. Пустые, или с пулеметами? Откуда мы знаем?! И что делать нам? Сил нет вернуться, обойти... И тогда кто-то предлагает: «Командир! Все равно нам хана. Дальше этого места, наверное, не уйдем. Может, рискнем?!». По карте, когда сверились, поняли, что с этого места просека идет прямо в расположение наших войск. И там большая нейтральная полоса. «Ну, а что?! Давайте сейчас! Пойдем в наглую! Спокойно, уверенно. Будем идти, не оглядываться назад! Друг за другом, с небольшим разрывом. Спускаемся и идем!» Так и сделали! Мы исходили из чего? Ну, если это и отряд? На виду у амбразур не пойдет же?! Не хватит ума идти на виду амбразур? Значит идут свои! Значит, они не первых нас пропускали по этой дорожке. И вот это нас спасло.

Было 12 часов дня. Кожей чувствуешь — смотрят. Волосы на загривке дыбом! Мы эти 150 метров, наверное, свинцовыми ногами шли и все ждали — вот-вот, вот-вот, вот-вот. А там высота скал, наверное, метров с 15. И с того гребня мы как цыплята – бей на выбор! Никуда не убежишь. Слева — проволока, справа — вода. И когда перевалили уже, тут так смеялись от облегчения. Такой пережили психологический стресс, такое было состояние.

Отдышались немного, и пошли дальше. И вот мы эти 12 километров по той просеке до тригонометрической вышки, что на карте была отмечена, два дня шли. Каких-то жалких 12 километров! Пока шли, слышали в лесу и на болоте русские голоса. Но не побежим же мы туда?! Ноги у всех распухли. Люди были на последнем издыхании. На третий день просека вывела нас прямо к штабу бригады НКВД полковника Макарова. Когда у штаба бригады появилась ватага мертвецов, вооруженных автоматами, у всех глаза были по пять рублей: «Вы где прошли?! Как?!» Нас, конечно, встретили очень хорошо. Предоставили нам теплую землянку. Как попали в тепло — ё-моё! Еду варят, кашу. Тут мы глупость большую сделали! Раз-раз, каждый получил полный котелок каши. Могли там же все замертво лечь от заворота кишок. Но, слава Богу, природа не позволила нам убить себя. Ложки четыре съел — всё, не лезет. Они опомнились, говорят: «Давайте сюда. Мы вам потом принесем», – «Не-не-неее! Пусть рядом полежит!» Проходит час-два, опять позыв кушать. И какой страшный! Еще пару ложек съешь. До чего же ребята хорошую кашу сварили, да с консервами. Вот так мы там в себя приходили. Все наше барахло горелое, дырявое сняли с нас, дали другое, нашли нам сапоги и телогрейки. Сообщили о группе в Беломорск. Потом повезли на лошадях к поезду, показали нам вагон. Заходим, а там сидят местные жители. Мы в старых латаных телогрейках, с оружием, шумные. Все эти местные, гражданские – шшшух прочь! И вагон опустел. Пришлось нам одним ехать. Ну, потом в Шижне и врачи, и отчет по результатам. Рассказали что да как, сдали материалы. А когда мы нашу рацию принесли в мастерскую, то оказалось, что там просто напросто один проводочек отскочил и всё. Всего лишь! Хорошо мы ее еще не выбросили. Вот какая техника была примитивная.

Знаете, с Шижней связан один момент. В Карелии партизанское движение существовало с начала 41-го года. Там сражалась одна партизанская бригада. Но к 43-му году всё сопротивление было практически немцами уничтожено. И там действовали только оперативные группы по линии органов безопасности. Когда мы находились в этом городке Шижня, и готовились к рейду, нам показали склад личных вещей. Это были вещи тех, кто входил в состав оперативных групп. Не партизан, а именно работников оперативных групп ушедших на спецзадания в Карелию в 41-42 годах. Огромный склад: чемоданы, вещмешки, баульчики... Всё как лежало, так и лежит. Ни один не вернулся за своими вещами!!! Гнетущее впечатление. Мне пришлось участвовать в проводах одного бывшего милиционера. Их вместе с радистом забрасывали в район, где он раньше работал участковым. На самолете Р-5, по-моему. Такой зеленый одномоторный самолет. Мы из Сегежа их провожали. А перед этим паковали их вещи в мешок: продукты, снаряжение, одежду – всё, что им было нужно. Килограммов на сто, наверное, мешок. Упаковывал лично я. Нас тренировали, чтобы был навык. Как парашют правильно сложить, и прочее…

- А по судьбе этого милиционера что-то?..

- Не знаю. Улетел, и всё. Личные вещи на складе остались…

- После Карелии вас направили в Белоруссию?

Да. Мы из Карелии вернулись в конце ноября, декабрь пробыли в Москве. Отъелись, подлечились. Группу расформировали. Нашего командира, Борисова я больше никогда не видел. Не знаю, как у него сложилась судьба. В новой группе с Карельского отряда были только мы с Гришей Скрипкиным. Формировались опять в Подмосковье. Одна группа сменяла другую. Люди приходят, месяц отдыхают, формируются, и снова туда. Количественный состав был тот же — 22 человека. Командир – Распопов Дмитрий Павлович. Медсестра – Татьяна Александровна Александрова, бывшая студентка Московского института физкультуры. Она закончила курсы медсестер, и она попала к нам. Группа именовалась «борцы».

Бойцы ОМСБОНа. В центре командир РДГ БОРЦЫ Распопов Д.П.

Бойцы ОМСБОНа. Возможно участники Карельского рейда. Стоит пометка - Карелия

- Вас десантировали с самолета?

- Нет. Мы заходили через линию фронта, которая к 43-м году отодвинулась уже далеко в Белоруссию. Сначала нас подвезли на поезде, а потом мы должны были встретиться с партизанской бригадой, которая после отдыха и перевооружения уходила в тыл к немцам из Овруча. Их человек двести-триста было. Но мы опоздали, они уже прошли. Поэтому нас машинами, до предельно близкого расстояния подвезли к линии фронта. Я знаю только, что линию фронта мы переходили вот в этом месте (показывает на карте). Прошли на участке Давид-городок.

10 января приключилась страшная оттепель. Припять так разлилась, да там еще низкая местность, пойма. Причем, похоже, что в довоенные времена Припять в тех местах обваловывалась. Ну, а сейчас война, и кто там будет этим заниматься? Километра на три от Припяти всё было залито водой. Выбирать не приходилось, если дали задание в этом месте перейти линию фронта, переходи!

Вот мы идем, и говорю я Татьяне Александровне… а мне было поручено, ее охранять и беречь рацию. И кроме своего снаряжения, я еще нес динамо-машину для рации. А она весила двенадцать килограммов. Кроме того нас снабдили аккумуляторными батареями. Это тяжелые такие, килограмма по три, не меньше, батареи. И вот идем мы по разливу, и если нам вода по грудь, то Татьяне уже под горло. Тогда ребята берут ее за подмышки, и волокут. Вот плывет она, значит, и подвизгивает: «Йопт твою! Йопт твою! Как же мне холодно! Как же мне холодно!» (смеется).

Потом нашли там долблёнку. А нас с собой имелись парашютные тросы. Натянули их через реку, хотели уже было закрепить окончательно, вдруг слышим — тух-тух-тух-тух! Мы тут же вдоль обвалованной земли рассредоточились. Оказывается, это дефилирует немецкий катер. Ему там позволяет глубина! Проходит мимо нас, здоровый такой, с пушкой и пулеметами. Мы тогда приостановили форсирование, решили узнать, в какие же периоды он проходит. А на берегу, кто-то уже жил, стояли какие-то шалаши. Мы немножко там обсушились, привели себя в порядок. Определили время прохода катера, и по одному в этой долблёнке начали переправляться. Вот опять же риск! Примерно 150 килограмм выдерживает эта стропа. А хрен его знает, какого она качества! И вот так несколько часов подряд: мешок — человек, мешок — человек. Так перебрались. Прошли через лесной массив, зашли в деревню – немцев нет. Привели себя в порядок и пошли в свою зону. Наша зона это Оленец, между Борисовичами и Барановичами, дорога Минск — Варшава, так называемые Машуковские леса. Мощные, красивые леса, с болотами...

Да, забыл сказать, перед форсированием Припяти произошла небольшая стычка с полицейскими. Они где-то награбили имущества и продовольствия. Мы их попросту разогнали, даже не стали убивать.

Маршрут нам корректировали по радио. У них в Москве, в центре в руководстве 4-го управления был штаб, с которым все партизанские отряды имели радиосвязь. Путь получился сложный: приходилось даже проходить через узловые железнодорожные станции! (смеется) Паровозы туда-сюда мотаются — как обходить? А если патруль? Это тоже риск!

- Какова была основная цель вашего отряда?

- Если в Карелии преобладал разведывательный интерес, то в Белоруссии ставились задачи разведывательно-диверсионные. Дали нам новые мины. Был один инженер в Москве, который возглавлял подразделение по изготовлению специальных мин. Вот это его творчество. Использовали мы и английские магнитные мины. Но вы знаете, они очень неудобные. На каждой мине стоял элемент «Эл». Это на растяжке металла: шток, провод, пружина. Там примерно 300 граммов очень мощного взрывчатого вещества. И к ней набор взрывателей рассчитанных на время от нескольких часов до одних суток. Можно ее прикрепить к бакам, к цистернам. Такой черный эбонит, а внизу магнитные прицепки. Она хорошо держится и незаметна. Но в основном мы применяли наши мины. Закопал, замаскировал ее, и предварительно провода наружные соединил. Через 20 минут она уже становится неизвлекаемой. Начинают действовать замыкатели, инерционные и вибрационные. Это, к примеру, маятник как у часов, а в середине замыкатель в виде грузика. Если будешь трясти, он достанет до контакта и будет взрыв. Поэтому их часто применяли на железной дороге. Электрохимические взрыватели использовались: кислота за определенный период времени разъедала стенку и замыкала контакты.

В феврале организовали базу. И в конце месяца две наши группы уже вышли на точки. Мы остановились в селе Голынка. Хозяином хутора был Адам Бобко. Мы его не трогали и особо на него не рассчитывали, сами ходили на заготовки. На хуторе стояло домов пять. Все жители – его дети и внуки. Адаму было лет 65. Он жил с бабушкой и с дочерью, вел образцовое хозяйство: корова и прочая живность. Правда, лошади уже не было — партизаны отобрали. Но телега у бани стояла хорошая. Когда мы уезжали, все-таки ее у него реквизировали. Нас накануне июльского наступления отозвали в Москву. Из польского рейда на Пинщину тогда как раз вернулась бригада Вершигоры. А у него вся разведка бригады состояла из наших ребят. Так что в гостях у нас бывали, самогонки много выпили. Довелось мне пообщаться и самим Вершигорой.

- Опишите, пожалуйста, вашу деятельность в тот период, когда вы жили на хуторе.

Во-первых, разведка. Ведь хутор стоял в 3-х километрах от немецких гарнизонов. Это достаточно близко. И от железной дороги Минск — Варшава недалеко. Опять же Беловежская Пуща неподалеку. У Адама был сарай с выходом прямо в ольшаник. Мы оборудовали для себя этот сарай, сделали подземную кладку, на случай неожиданного отхода. Жили в этом сарае, собирали информацию, работали с агентурой, выходили на связь с Москвой…

- Вы не боялись, что вас запеленгуют?

- Может быть, они и пеленговали. Помню, что для радиопередач уходили в лес с радистом. Там было одно кладбище. Оттуда работали постоянно, место не меняли. Хотите спросить, не боялись ли мы облавы? Так я вам скажу, что к 44-му году там под ружьем стояло 40 тысяч партизан. Не проехать! Вполне возможно, эти радиопередачи перекрывали себя во всех направлениях.

- Каковы были отношения с тамошними партизанами?

- Вы знаете, когда крестьяне узнали о нас, начали жаловаться – «Корову увели, это забрали, то отобрали». Они считали нас официальной Красной Армией. Мы, конечно, сообщали командирам отрядов, но не знаю, чем это заканчивалось.

Сложная была обстановка. Немцы ведь что придумали? Они дали возможность местным поселянам забирать столько земель, сколько те могут обработать, разводить столько скота, сколько у них сил хватит. Но они это все делали для себя. В определенный момент они всё сразу конфисковали и увозили в Германию. Не нужно было затрачиваться на выращивание урожая, животных и все такое прочее.

Вообще, нас там была целая сеть. Мы встречались с группой Распопова, с отрядом Шихова. Обменивались мнениями, информацией.

45 год

- Как я понял, вы в Белоруссии производили подрывы железных дорог? Вы не можете это описать?

- Железная дорога в оккупированной Белоруссии это мощное инженерное сооружение. Там от ДОТа до ДОТа примерно километр. И обязательно в каждом 2-3 человека сидят с пулеметом. В лесном массиве вдоль полотна метров на двадцать вырубается лес, валится всё, что мешает наблюдению. Здесь уже на каждые полкилометра в зоне видимости должен быть ДОТ. Плюс передвигается пеший патруль. Непосредственно перед поездом проходит патруль на дрезине. Подходы к дороге минированы, на завалах навешано банок-склянок, и чего только можно. Зачастую, в лесном массиве стараются заминировать тропки и подходы. Вот так у нас в группе подорвался Ермолюк. Он не заметил установленную растяжку.

Обычно на дорогу ходили втроем. Много народу там не надо. Если втроем, то один остается и внимательно смотрит в обе стороны. Сколько есть времени? А времени у нас обычно не более 5 минут. Нужно сделать яму, в него уложить коробок мины. На плащ-палатку разложишь все камешки в том порядке, как они лежали, покрашенные или закапанные мазутом. Их надо быстро убрать в одну сторону, уложить мину, потом замаскировать камушками. И уже тогда «лягушечку» подложить под стык, и чтобы там снаружи ничего нельзя было заметить! Они подвинчиваются, делается для платформ зазор. Платформу не зацепит, а паровоз или большегрузные вагоны уже достанет. Там когда копаешься, забываешь обо всем. Такой азарт берет. Сам посуди, какая радость, если поставленная тобою мина удачно взрывается. Да и как бы она не сработала, но в любом случае задержала движение на этом участке.

- Вы видели результаты подрыва?

- Да. Обычно смотрели. На счету нашей группы семь эшелонов. Мы подорвали лично.

- Как быстро идет поезд?

- Ночью поезда ходили со скоростью не более 10 км в час. Но даже на такой скорости, если он свалится, да даже если просто уткнется, то там такая сила инерции. А потом, если тяжелая техника, не выдерживают никакие крепления, все летит.

Бывает, отслеживаешь, выбираешь момент, когда тебе выскочить на дорогу, чтобы сделать подрыв. Вроде бы вот оно. И вдруг слышишь, как где-то как бабахнет. Потом еще где-то, и еще. Это партизаны шуруют (смеется).

- Вас не просили зафиксировать на фотоаппарат подорванные эшелоны или предоставить подтверждение об уничтожении?

- Фотоаппаратов у нас не было. Но по каждому эшелону составлялся акт, да и по каждой операции тоже. Так что контроль был, конечно. Когда приходил проверяющий, показывали ему издалека: «Вот здесь. Там и сейчас вагоны лежат».

- Как вы встретили приход Красной Армии?

- Ковпаковцы перерезали железную дорогу. А там была такая концентрация отступающих немецких частей, да кроме них еще полиция, жандармерия. Столько скопилось транспорта, что невозможно было продвинуться! Мы тогда с нашей базы вышли к Минскому шоссе. Вот там мы наблюдали, как действуют Илы по этому скопищу. Полицейские запрудили дорогу своими огромными телегами. Они бежали с семьями, со скарбом. Страшно их илы утюжили. Там все летело вверх! Они уже не думали ни о какой обороне. Никаких там немецких самолетов не было видно. Никто не охранял с воздуха эти отступающие колонны. А мы параллельно этой дороге провели в тыл к немцам механизированную дивизию. Почувствовалось тогда, настроение у наших войск стало как на праздник!

Лето 45-го

А потом мы все вернулись в Москву. Некоторых ребят, из тех, кто воевал в Белоруссии, отправили на ликвидацию банд националистов. Было создано одно специальное подразделение, которое действовало под видом бандитов. Туда попал мой товарищ Вася Безруков. Мы ровесники с ним. Вместе в Кремле Ордена Ленина получали в 45-м, в декабре.

Меня взяли работать в штаб. Там накопилось много дел. Во время войны А под 45-й год собрали группу возвратившихся оттуда моего возраста ребятишек, около тридцати человек. Договорились со Свердловской школой СМЕРШ, и нас всех туда пульнули! 1-го сентября 45-го мы приступили к занятиям. Изучали в основном работу с агентурой, оперативную тематику, следствие. В принципе нормально я себя чувствовал на учебе. Стал там парторгом, возглавлял спортивную группу. Были у нас занятия по стрельбе, по рукопашному бою. Несколько человек, бывших надзирателей из московской тюрьмы были мастерами спорта по дзюдо. Они нас немножко тренировали. А моя группа из 12 человек – лыжники. У меня был первый разряд по лыжам. Ни одно соревнование мы не пропускали. А какие красивейшие места там!

По окончанию школы мне предложили выбрать, куда бы я хотел поехать служить. А у меня опять проблемы с ногами начались. Мне запало в память, как врач в поликлинике в Свердловске все нахваливала Кубань, и конкретно Краснодар: «Такой город, такой город!» Я и сказал: «Пошлите меня на Кубань!», – «Ну, у нас есть одно место».

В 47-м году я сюда приехал. Разрушенный в пух и прах город! В пух и прах! На квартире нигде не устроишься, общежития нет. А я еще по пути на Кубань разыскал девушку, с которой мы дружили до войны...

Ну, ничего, жизнь у нас сложилась нормально.

Конец 40-х

- Какова была тогда криминогенная обстановка на Кубани?

- Вы знаете, казачество есть казачество! Очень сложный народ.

- Когда арестовали Берию, что у вас происходило в Управлении?

- Флаги точно никто не поднимал. Все были просто в недоумении. Никто не верил еще. Многие знали Берию как инициатора разработки атомной бомбы. И говорят, если бы не он, может быть, у нас ее и не было бы. С его силой воли, с его энергетикой, с таким запалом, настойчивостью...

- Вы упомянули про ноги. Это связано с ранением?

- Нет. Сказалось частое пребывание в ледяной воде. В Белоруссии меня прихватил приступ радикулоневрита. Я неделю лежал без движения. Мы пошли на очередную диверсию. А это был апрель месяц. На болотах сверху воды сантиметров 30, а под ней лед. Вышли мы из леса, все осмотрели внимательно. Сухая осока, за ней высокая насыпь – это железная дорога. Вечер, темнеть стало. Все вроде нормально, идем по этому болоту. Осока нас как-то маскирует. И вдруг, наверное, метров 300 не доходя до железной дороги, выползает с той стороны группа немцев. Патруль! Вышли человек 12 на полотно, стоят, смотрят. Вышла луна. Сначала мы за этими «камыш-осоками» прятались, за кочками. А потом смотрим — указывают пальцами! Мы думаем — «Что такое?!» Пришлось лечь. Грудью на кочку, а поясница – в ледяной воде. И минут 30 вот так лежали, пока они не ушли. Вот они ушли – минируй! Так нам уже не до чего. Мы еле-еле ноги размяли, и потихоньку, потихоньку, потихоньку домой. У ребят ничего, а у меня радикулит! Боли ужасные. Они меня в повозку, отвезли туда на Пинщину. Узнали от местных, кто там лечит такие вещи, и оставили меня там на неделю.

Помню, в себя пришел. Хатка. Посередине печка, занимает три четверти пространства. Вокруг нее лавки буквой «Г». В углу широкий топчан, метра два шириной. Подходит бабушка, посмотрела — «Давай лечиться!» Смотрю – она молча приносит картофель в чугунке, заливает водой, и кого-то просит — «Помоги мне его в печку!» Прошло полтора часа, вытаскивает, сливает воду и эту картошку высыпает в крапивный мешок. Насыпала, распределила ее как подушку. Локтем помяла-помяла и говорит — «Ну раздевайте его!» Догола меня раздели, подстелили палатку. Берет она этот мешок и укладывает меня на него спиной, поясницей. «Не горячо?», – «Горячевато», – «Терпи! Вот как озноб будет, как почувствуешь немножко холодновато, то скажи».

Через три часа открыли меня, обтерли. Она дала свое рядно из конопли. Чувствую, отпустило меня немножко! Да! А перед этим она мне спину натерла тарпантином, как они говорят. Это самодельный скипидар из бересты. На Руси его использовали для смазки яловых сапог. Ни какая влага не пройдет! Покормили меня немножко. Сказал ей, что еще больно немного, а она – «Завтра еще сделаем!» Еще сделали. Я чувствую, мне уже свободненько, я уже шевелюсь! Через два дня еще раз сделали. А еще через два дня – тарпантин. И я уже сам встал к столу. Неделю она со мною возилась, массаж какой-то, наговор. Тут ребята приехали верховыми за мной. Я сам залез в седло и забыл обо всем! Ровно 10 лет со мною ничего не было. Ничего! А потом в 54-м году апреле шли соревнования по волейболу. Спортзал не приспособлен, без фундамента, раздевалки нет, просто зал и фойе. Скамейка для отдыха стояла вдоль стены обледенелая. Опять застудился…

- Чем вы занимались после войны?

- Возглавлял группу розыска государственных преступников, тех, что шли под грифом «Без срока давности». Много было поездок. Всяких половили. Мы вели группу, так называемую «СС-10а».
(Зондеркоманда 10-А (Sonderkommando 10a). Входила в айнзатцгруппу «Д». Создана в июне 1941, расформирована 11.7.1943. Действовала в зоне ответственности 171-й пехотной дивизии и ХХХ армейского корпуса.
Командиры: оберштурмбаннфюрер СС Гейнц Seetzen (1.6.1941–1.8.1942); штурмбаннфюрер СС д-р Курт Christmann (1.8.1942–11.7.1943).
Краснодарский процесс стал первым процессом над военными преступниками. Проходил в Краснодаре 14-17.7.1943, дело рассматривал воен. трибунал Сев.-Кавк. фронта. Подсудимые обвинялись у убийстве 7 тыс. чел.; перед судом предстали 13 сов. граждан, которые служили во вспомогательных частях зондеркоманды 10а, в основном – на обслуживании газ-вагенов. 8 подсудимых были приговорены к смерти, 3 – к 20 годам тюремного заключения. Прим. – С.С.)

Мы почти всю выловили ее. Во время войны ей командовал майор Кристманн. Они начали с Майкопа, потом Краснодарский край, Крым, Украина. В Польше это подразделение распалось. Во время войны они вылавливали активистов, комсомольцев, партийцев, их сторонников, и всех ликвидировали! Ликвидировали зверскими методами. Состав группы был сформирован из наших соотечественников — грузин, армян…

Один после войны жил в Норвегии. Грузин, кстати. Его знали здесь по одной фамилии, по которой он числился как преступник, а там имел другую фамилию, и поэтому его не могли оттуда взять. Но почему-то он все-таки не выдержал, и через десять лет приехал сюда с туристической группой. Он был под наблюдением наших людей, и в последний день поездки был арестован. В разных местах их находили: на красноярских промыслах, на Дальнем Востоке, в Новороссийске. Один, совершенно не скрываясь, под своей настоящей фамилией работал учителем в Новороссийске. Сам Кристманн долгое время находился под давлением международного сообщества. Он сначала ретировался в Аргентину, потом переехал в Германию. Легально жил, но все-таки, в результате общественного мирового мнения, его судили. По-моему, в тюрьме он и умер. Ему уже было где-то под 90 лет.

11 судебных процессов по делу этой группы провели здесь в Краснодарском крае. Вот какой след оставила война!

Интервью и лит.обработка: С.Смоляков
   
СВЕДЕНИЯ О НАГРАЖДЕНИИ В БАЗЕ ДАННЫХ "ПОДВИГ НАРОДА" ОТСУТСТВУЮТ