Крылов сообщил мне, что некоторые сведения о тех, что особо активно сотрудничал с немцами, к нему попали, как к переводчику, и он передал их для хранения капитану Анатолию Загайнову, работающему в пищеблоке, а Загайнов уложил бумаги в бутылку и закопал в условном месте. Капитан Загайнов Анатолий Ильич был жителем Хабаровска, он неплохо писал стихи и являлся многих слов для лагерных песен, в которых фигурировали лица из числа комендатуры. В его поэзии часто встречались и мало пристойности, но в лагере дам не было. В мою обязанность входило готовить «строевую записку», в которой по-батальонно перечислялось – убыло (куда), прибыло(откуда) , в строю, а также общий итог. По этой записке (следовательно?) рапортует дежурному немецкой комендатуры и передаёт ему эту записку, а дневальный считает военнопленных, построенных по десять человек в ряду. Практически все помещения, как внутри лагеря, так и внешние проходили через меня и командиры батальонов и рот ежедневно сообщали мне о положении в их личном составе. Анатолий Загайнов наладил добычу хлеба и зарядок для коптилок. Он передавал их мне, а я санитару Епифанову, который укладывал добычу в свою санитарную сумку и транспортировал в госпиталь «землекопам». Для добычи горючего Загайнову пришлось привлечь Александра Крикуна – кладовщика. Крикун - москвич, до войны он работал в группе стратонавтов, участвовал в подъёмах в стратосферу, и имя его было известно в среде авиаработников, да и пресса не обходила его молчанием. Я познакомился с Крикуном, и он произвёл очень хорошее впечатление, прямотой, открытостью и честностью взгляда.<...>
Артисты [из числа заключенных- МАШ] давали свои концерты два-три раза в месяц или на улице или в помещении на воздвигнутой ими же сцене.
Немцы не вмешивались в содержание репертуара, лишь однажды комендант привел на концерт каких-то высокопоставленных типов и после того как хор и музыканты исполнили им «Три танкиста» он заметил, все же японцы — наши союзники, это все надо учитывать!», но на этом все и закончилось. Музыканты выделили группу для джаза и наименовали ее «Хитрый джаз». Свое выступление они начинали словами Загайнова:
«Разрешите в добрый час, ну а как же!
Вам представить «Хитрый джаз». Ну а как же!
Хоть талантов нет у нас, Ну а как же!
Вы увидите сейчас … что,
Много у нас диковин
Каждый пятый Бетховен!
Музыканты и певцы.
<...>

Днем 30 октября 1943 года из Калварии наметили к отправке команду, в которую вошли «кухонная команда», «артисты», художники, в том числе и я. После обыска всю группу из блока 2 перевели во второй блок. Настало время использовать наш подкоп. Отправка была назначена на следующий день. Я подобрал группу для побега и через два часа после отбоя мы стали пробираться к комнате, от которой начинался ход. Оказалось, что госпиталь изолирован от нашей казармы. Пришлось возиться дверью, но когда мы добрались до нижней части комнаты, оказалось, что и она закрыта, при этом закрыта изнутри. Значит в ней кто-то закрылся и охраняет. Я начал переговоры. Оказалось, что главврач, предупрежденный Епифановым, поставил своего санитара на охрану, на наши уговоры санитар-охранник не ответил согласием, к тому же Савичев оказывается предупредил коменданта Кривошеева и сами бы мы применили агрессивность – они могли поднять шум и вызвать немецкую охрану. Правда – все они и Кривошеев и Савельев тоже попались бы в лапы немцам зная о существовании подкопа и не сообщили! Но побега они боялись еще больше. Я хотел предложить побег и этим «господам», но Кривошеев отказался, а Савельев спрятался.
Утром нас построили и повели к станции, железнодорожный вокзал находился в 4-х км от города. Теперь надо было думать о побеге из вагона. В первую же ночь в полу вагона нам удалось пропилить отверстие достаточное чтоб опуститься на шпалы, нужно было только выбрать момент, когда поезд замедляет ход: При прыжке было страшно, что рука – нога попадет под колесо. Я пошёл на прыжок одним из первых, все-таки парашютист. Надо сказать, что все, кто прыгнули первыми были наиболее удачливыми – оказалось, что  на последнем вагоне была площадка с часовым. Хорошо, что у часового была только винтовка, а не автомат, он заметил побег с большим опозданием, но стрельбу все же открыл. Я ушел от железной дороги в сторону Литвы. Вероятно побег был совершен на территории Польши, карты не было, направление определялось только по звездам и солнцу. Днем надо было прятаться и наблюдать, идити ночью. Начало ноября было прохладным, но сухим. Небо было безоблачным. Луна и леса потемнели. Стога служили нам укрытием от чужих глаз, а шли мы втроем – Загайнов, Н. Сереев и я. На четвертый день нашего марша, нас все же кто-то из местных жителей заметил и выдал полиции. Сеновал – сарай, где скрывались мы был окружен и нас забрали и привели в какой-то поселок что делать с нами было неясно. Калвария нас отправили в (?)... руки! На место назначения мы не прибыли, а состав откуда мы сбежали, уже был расформирован.
Все же было получено указание доставить нас в шталаг. XI A в г. Альтенграбов.