22.06.2012
Воспоминания моего отца
Мой отец Сергей Георгиевич КАДУШКИН родился в марте 1920 года. В девятнадцать лет в 1939 году был призван на службу в ряды Красной Армии
С самого начала Великой Отечественной войны в составе войск Второй Ударной армии, принимал участие в крупных фронтовых операциях по освобождению Ленинграда от вражеской блокады, прошёл с боями Эстонию, Польшу. Заключительный этап войны армия провела в составе Второго Белорусского фронта, закончив боевые действия 8 мая 1945 года на севере Германии в районе Штральзунд – остров Рюген.
Войну мой отец закончил в звании старшего сержанта и был награждён медалью «За оборону Ленинграда», двумя медалями «За отвагу», медалями «За боевые заслуги», «За победу над Германией», нагрудным знаком «Ветеран Второй Ударной армии», а также множеством юбилейных наград.
После войны он работал учителем начальных классов. Умер в ноябре 1983 года.
К сожалению, в то время о здоровье ветеранов никто не заботился. Каждый жил как мог.
Отец оставил после себя мемуары, которые я предлагаю вашему вниманию.
Служба в 158 артполку в г. Кировск в Хивинах
...1939 год. Вместе со своими товарищами-одногодками Гришей Соколенко, Васей Видяпиным, Сашей Булгаковым отправился в Родино. Там нас собрали со всего района и повезли в Кулунду. Потом погрузили в телячьи вагоны и переправили в Омск. Здесь распределили по воинским частям, и через месяц мы с Соколенко Гришей и Видяпиным Васей прибыли в Заполярье. Город Кировск нас встретил своею суровостью. Между сопок и невысоких горных хребтов растут ель и сосна. А вершины хребтов и сопок абсолютно голые, словно плешь на голове. 158-й артполк вернулся с финских боёв и ещё не успел как следует отстроить казармы для солдат и конюшни для лошадей. За шестым посёлком Хибиногорска в лесу нам и пришлось начать службу в Красной Армии.
Сводили нас в баню. Сняли мы с себя свою одежду и обувку, зашили в мешки, написали адреса и пошли смывать с себя гражданскую грязь. После бани, одетые во всё новое военное, мы перестали походить на колхозных пареньков и в казарму возвращались строем молодых воинов – будущих героических защитников своей великой Родины. Выдали нам оружие и обмундирование – винтовку и шашку, противогаз и шпоры на сапоги, шинель, фуражку, шлем-будёновку, телогрейку, сапоги и портянки, гимнастёрки две, новую и б/у, брюки диагоналевые и простые – хаки. Потом закрепили за нами лошадей, так как артиллерия была на конной тяге. Меня назначили ездовым-коренным. Товарищей моих, Гришу и Васю, зачислили в другие батареи, а меня в первую учебную, куда зачисляли только имеющих среднее и высшее образование.
И началась моя горе-служба в первой образцовой учебной батарее сто пятьдесят восьмого пушечного артполка. Через год службы в этой батарее присваивали звание офицера (среднего комсостава), и остальную службу продолжали на должностях среднего комсостава. Я тоже был рад тому, что через год стану офицером-артиллеристом. Мечтал о героических подвигах и лёгкой, весёлой службе без чёрных и мрачных дней. Но моим мечтам не суждено было сбыться. Неприятности начались сразу же после принятия присяги.
Хорошо служить в армии тому, кто имеет хорошую физическую подготовку. Рослым, сильным и смелым молодцам служба в артиллерии не в тягость, а обычное выполнение обязанностей не труднее, чем на работе в колхозе или МТС. Мне же, хилому пареньку сорока восьми килограммов веса, с силою рук до двадцати килограммов, так как больше я не мог поднять на высоту до двух метров, очень трудно было выполнить все требования, предъявляемые к ездовому коренной пары лошадей. Лошади рослые, сильные, почти метр восемьдесят в холке. Хомут до двадцати четырёх килограммов весом, а седло с вьюком и полными кобурами (перемётными сумками) и того больше.
Север есть север, а Заполярье – тем более. Десять месяцев зима, а остальное лето. Если на классных занятиях по артподготовке я отлично разбирался в тонкостях и особенностях военной тригонометрии и теорию артстрельбы усваивал хорошо, то в ежедневной будничной жизни ездового был на самом первом месте сзади. Ездовым на ночной сон по распорядку положено семь часов – с двадцати трёх ноль-ноль до шести утра. Восьмой утренний час сна отнимается у солдата и отдаётся его другу-лошади на уход за ней. А у ездового их две. Ежедневно утром – час, в обед – два, вечером – час, отводится на уход за конём. Чистка щёткой от левого уха коня и до копыта правой задней ноги в два-три круга обязательна по несколько раз в день. Напоить и накормить свою пару, содержать их в чистоте, так же как и своё личное оружие – святая обязанность конника-артиллериста.
Легко сказать. А как это сделать? Оказалось, не я хозяин над своими лошадьми, а они надо мной полновластные властелины. Что хотели, то и вытворяли. За всю зиму я не выпил ни одной кружки чаю с сахаром. Мои друзья Епископ и Ельня (такие клички моей любезной пары) отучили меня от сладкого.
Тяжело в учении…
Обучение верховой езде давалось мне тяжело. Для ребят, выросших в колхозе и с детства привыкших сидеть на спине лошади, занятия казались лёгкими и привычными. Сидит такой парень верхом на коне – любо посмотреть, как влитой в седло. Конь и всадник – одно целое. Улыбка и радость на лице кавалериста. Я же до армии коней только видел. Даже не знал, с какой стороны подойти к лошади, чтобы её запрячь в телегу.
Сначала, во время дневальства на конюшне, я начал учиться накидывать седло на спину своему Епископу и правильно застёгивать ремни подпруги. Потом одевать хомут. Станешь одевать Ельне хомут, а она голову задерёт кверху, сколько бы я не тянул за повод, чтобы она опустила голову пониже, всё было напрасно. Поставлю окаянный хомут себе на грудь, держу обеими руками, а, чтобы поднять его повыше и накинуть на голову коню, перевернув вверх металлическими пластинами (в артиллерии хомутов с деревянными клешнями не бывает), не хватает моих сил. Стал я ежедневно тренироваться в поднятии хомута повыше, но дело подвигалось медленно, а служба не ждёт.
Сидеть верхом научился, а вот рубить шашкой, увы... У шашки острый лишь конец, а вся средина до самого эфеса тупая, как обух топора. Ребята рубили со свистом, я же от своего клинка ни свиста, ни тем более песни никогда не слышал. Либо не достану до лозы, либо слишком зацеплю. Изогнётся лоза и стоит, как ни в чём не бывало. Слишком тяжела шашка для моей руки. Сколько я ею ни махал, хорошего ничего не добился. А вот метко стрелять из винтовки для меня особых хлопот не составляло. Так постепенно я овладевал навыками артиллериста и ездового.
Связист, зенитчик и танкист
Видя, что из меня офицера хорошего не получится, начальство перевело меня из учебной батареи в полковую школу во взвод управления. Стали меня обучать обязанностям артиллерийского связиста.
Во время учебных стрельб я должен был протянуть телефонный провод от расположения пушек на огневой позиции до наблюдательного пункта (НП) комбата и держать связь. По сравнению со службой в учебной батарее здесь, в полковой школе, для меня стала жизнь, как в раю.
Но моё блаженство продолжалось недолго. Меня и ещё пятерых солдат из нашего полка откомандировали в Ораниенбаум в зенитный артполк. Уезжали мы в сильный мороз, а приехали словно на побережье далёкого юга. В окрестностях Ораниенбаума тепло, травка зелёная. Лес, море. Городок красивый. Только вот гражданского населения мало, одни матросы.
В караул заступают ребята из пехоты либо моряки у своих объектов, а нас, зенитчиков, брали дежурными или рабочими на кухню. Больше ни в какие наряды мы не ходили. По сравнению с Кировском, моя служба в Ораниенбауме казалась мне лёгкой и интересной. Получили мы пушки «Дай-дайки». Тридцатисемимиллиметровые пушки-полуавтоматы, заряжаемые сразу снарядами в обоймах по пять штук в каждой. Пушка лёгкая, на платформе. Легко вращается на все триста шестьдесят градусов. Два наводчика: один по горизонтали, другой по вертикали. Один поймал цель в перекрестье прицела и держит ногой педаль в прижатом состоянии, пока другой наводчик не поймает цель и не нажмёт на свою педаль, выстрелов не последует. Как только оба поймали цель и нажали на педали, пушка произведёт пять выстрелов: «дай, дай, дай, дай, дай!». За что мы и прозвали эти пушки «Дай-дайками». Лошадок не было. Пушки при походах перевозились автомашинами. Расчёт – в кузове на скамеечках. Не служба стала, а курорт. Спать нам разрешали по распорядку дня целых восемь часов.
Только курортничал я недолго. Наши пушечки передали молодым солдатам, а нас, наводчиков, перевели в Стрельну, в 146-й танковый полк. Служба в танковом полку несколько похожа на работу в МТС. Кирзовые сапоги, куртки и брюки. Как залез я в кирзу, так и не вылезал из неё очень долго. Моторы, масло, горючее, ежедневные занятия и работа с машинами.
Как писали тогда, «сколачивание экипажа, взвода, роты и т. д.» пришлось мне по душе. Ребята в большинстве из Ленинграда, рабочие парни, вежливые и культурные. В учёбе и труде быстро пролетело время. Вдруг утром двадцать второго июня мы узнали тревожную весть. Началась война. Всё изменилось. Городок замер, как бы оцепенел. Стало тихо и жутко.
газета "Куранты-Маяк" http://www.kurant-mayak.ru/news-3-1120.html
http://www.kurant-mayak.ru/news-3-1206.html
Отредактировано Дворянкин С.А. (2015-04-11 19:03:48)
